Отрывки из воспоминаний Геннадия Обрезкова:

ЭТО БЫЛО НЕДАВНО
часть 1

О  ДРУЗЬЯХ-ТОВАРИЩАХ…             
          Отец, ко времени моего рождения,  летал штурманом  на пикирующем бомбардировщике ПЕ-2, а мама  была медсестрой в медсанчасти. 
           Командиром экипажа у отца был заместитель командира эскадрильи капитан Гнетов А.Ф. Спустя много десятилетий,  Александр Федорович  рассказывал:   в Германии, в городе Иена были заводы Карла Цейса, которые производили различные оптические приборы. Все инженеры завода после войны ушли в Западную зону к американцам, потом один вернулся, начал налаживать производство. Наше командование дало ему заказ,  сделать хороший прицел для бомбометания с ПЕ-2 , потому что наши  прицелы все-таки оставляли желать лучшего. Через некоторое время прицел  был изготовлен и  для его испытания был выделен один из самых опытных – экипаж капитана Гнетова. Немецкие инженеры стали устанавливать прицел на отцовский  «Петляков», для чего самолет с помощью подъемников два дня фиксировали в строго горизонтальном положении.
  И вот Александр Федорович рассказывает: подходит он с моим отцом к самолету, встречает их инженер полка по вооружению и докладывает о том, какие ведутся работы. Командир выслушал и мимоходом заметил,  что-то  самолет у вас не так стоит – хвост выше горизонта.   Сказал больше в шутку, чтобы лучше  старались. Хотя, конечно, глаз что-то уловил…. У авиаторов всегда было в традиции то, что сегодня называют «приколами». Удивительно,  что рожденная в самых недрах летной среды традиция не только украшала будни и поднимала настроение у представителей одной из самых рискованных профессий, но и являлась прекрасным психологическим тренингом к действиям пилотов в аварийной ситуации. Ведь любой «прикол», любую шутку надо мгновенно оценить, просчитать, определить в ней «изюминку» и не только грамотно, но и с юмором среагировать, чтобы не стать главным «героем» насмешливых историй в кругу своих товарищей. В этом и есть большая схожесть ситуаций, только результатом правильно  и, главное, вовремя  принятых решений и действий в воздухе является спасение человеческой жизни и того аппарата, где эта жизнь в данный момент находится.  И не секрет, что причиной многих аварий и катастроф была именно психологическая неготовность летного состава быстро и правильно среагировать на внезапно возникшую нештатную ситуацию. Впрочем, у пилотов   и  глаз – как ватерпас,  могут  заметить,    или,  вернее даже,  почувствовать  малейшее отклонение….
 
          Для немцев русский юмор – такая же загадка, как и русская душа….  Один из них, увидев, что летчик что-то сказал инженеру, через некоторое время   подошел к нему и  поинтересовался, какое замечание сделал летчик?  Услышав ответ, немцы прекратили все работы и начали заново проверять горизонтальность установки самолета. Через некоторое время изумленный немец подошел к Александру Федоровичу и подтвердил правильность замечания летчика: ошибка в установке составляла…  один градус!  «Как вы могли без приборов заметить эту ошибку?! «Das fantastish!!!» Тут и летчик сам себе удивился, но виду не подал.  Знай   наших,  немец!...

        Экипажу капитана Гнетова выделили «персональный» полигон  и поручили  испытать немецкий прицел на практике. Они с отцом сделали пятьдесят вылетов и бомбили мишени с разных высот и под разными углами пикирования….   Когда Александр Федорович мне это рассказывал, лицо его просветлело,  и он показал большой палец – во! Точность попаданий была поразительной!  Бомбы  ложились идеально, куда экипаж и целился!  Да – прицел получился на славу! Конечно, пилотировал и работал с прицелом летчик, на цель выводил  штурман, но и немцы, вообщем, тоже ничего…. В итоге – работой  довольны были все. А немецкие инженеры подарили на память всем членам экипажа по Цейсовскому  биноклю. Сейчас постаревший отцовский бинокль лежит у одного из его внуков. А потом приехали представители из Москвы, сняли прицел и увезли его с собой. Скорее всего, в доработанном виде он использовался  на других типах самолетов,  так как «Петляковы», вскоре были сняты  с вооружения.   

НАЧАЛО.  ОРАНИЕНБУРГ…

     Германские годы моего детства делятся на два периода.
     Первый – с июня 1948 до осени 1952 года, в Ораниенбурге и в Котбусе.  Второй – с мая 1954 до июля 1960 года в Вернойхене и в Финове. В промежутке между ними – около двух лет в Прикарпатье, в городе Коломыя.
Одно из самых ранних воспоминаний детства, пожалуй, в Ораниенбурге.  И было мне тогда, страшно и сказать,  где-то, около полутора лет. Помню себя в помещении с темными стенами, кажется в кухне. За окном зеленый полумрак, обстановка кругом прямо деревенская, даже рукомойник висит. Я стою около табуретки, на ней таз,  в котором женщина что-то стирает. Я еще так мал ростом и возрастом, но мне даже не видно содержимое тазика. А с женщиной мы о чем-то разговариваем. На детском немецком!!  Это мне  мама рассказывала.    Я тогда научился «шпрехать» за милую душу. Детских садиков в гарнизонах не было. Многие женщины тогда работали или служили в воинских частях.  И потому было разрешено  приглашать немок-домработниц. Но… набирала силу «холодная» война, и стали опасаться шпионов, провокаций и диверсий.  А это в те годы тоже имело место быть.  И наших мам уволили со службы и с работы, и у них появилось больше времени заниматься и домом и детьми, и друг с другом общаться. Тогда и немцев «попросили» из военных городков, и моя языковая практика затухла, и все стало потихоньку забываться....

        Помню отчетливо один из семейных выездов в Берлин. Я с родителями иду по  узкой улице, слева и справа   старинные дома,  разные по высоте и архитектуре. Улица слегка изгибается дугой и впереди над ней  и над крышами домов пролет огромного разбитого кирпичного моста, на котором  бесчисленные следы от пуль и снарядов.   Левее моста над крышами домов, в туманной дымке – голая решетка купола рейхстага. Точно помню – без знамени...  Тогда он находился уже в западной зоне оккупации. Мы идем по правой стороне улицы и заходим в небольшой магазин. Звякнул колокольчик над дверью, и моему восторгу не было предела!.. Рядом с прилавком  большой, отделанный  белым кафелем бассейн, в котором плавали огромные карпы. Пока родители делали свой выбор, я во все глаза  рассматривал плавающих рыб…. Хозяин магазина большим сачком выловил нашего карпа и положил на весы.…  На этом эпизоде мои воспоминания о Берлине заканчиваются.  Я и узнал-то его, по рейхстагу….

        И еще всю жизнь у меня в памяти всплывает  картинка, которой не могу найти никакого объяснения. Вижу улицу, слегка изогнутую влево, трех-, четырехэтажные дома по левой стороне.  На правой стороне – высокая  кирпичная  стена, за которой просматриваются  заводские корпуса и высокие трубы. Идут редкие прохожие.  Улица мощеная булыжником. Со стороны забора на левую сторону немного по диагонали переходит улицу высокий офицер, в хорошо начищенных сапогах. Только вот  на нем  форма  вермахта!? Себя я при этом не вижу. Обстановка мирная, разбитых и поврежденных зданий не видно и забор как новый.  И откуда мне сие… «все, что было не со мной – помню»… Картинка в памяти появилась  примерно в трехлетнем возрасте и навела на некоторые размышления. Но о них как-нибудь потом… 

ГЕРМАНИЯ,  КОТБУС…

         В конце 1949 года авиаполк, в котором служил отец, перебазировался на аэродром в город  Котбус, где мы жили в гарнизоне  в двухэтажном кирпичном доме, в  квартире на втором этаже. Под нашими окнами детская площадка, песочница. Когда у мамы было много домашней работы и не было возможности со мною погулять, она все-таки  находила  выход  из  положения…. Помню себя на улице, в коляске! Тепло одетый и привязанный… Коляска очень низкая, для сидения, белого цвета…. Мне  тогда было около двух лет.  Вижу маму в окне дома, она  хлопочет на кухне и на меня поглядывает. Вокруг дети с родителями и без них. Недалеко  деревянный барак, где тоже жили семьи офицеров. А потом как-то быстро потемнело, все начали расходиться,  появился свет в окнах, и мне стало так одиноко и жалко себя, что я начал плакать…. Была весна 50-го года…

        Помню, как один мальчишка пригласил друзей  со двора к себе домой, показать, недавно купленную ему игрушку – деревянный паровоз с вагонами, ну и я, наверно самый младший, увязался за ними. Маленьких, обычно, отталкивают, поэтому я толком  ничего не  успел разглядеть. Когда мы все вышли, то через некоторое время, я решил вернуться и все-таки посмотреть паровоз. А жил этот мальчик с родителями  в  бараке, недалеко от нашего  дома.  Недолго думая, я зашел с улицы в общий коридор, открыл дверь в квартиру и начал искать этот паровоз, но так и  не нашел. А может, это и не та квартира была….
                 
         И еще одна картинка моего детства, связанная с Котбусским гарнизоном, высвечивается в памяти особенно ярко. Из окна нашего дома был виден аэродром. Он был от нас не очень далеко. Днем на него смотреть было не очень интересно. Но когда наступал вечер и на аэродроме были полеты, тогда другое дело. Я подтаскивал стул к окну, забирался на него и любовался огнями аэродрома. Особенно нравилось, когда включался посадочный прожектор.  Свет его был таким ослепительно ярким, что  дух захватывало. Иногда световой столб поднимался вверх и описывал в ночном небе замысловатые круги. Интересно было наблюдать за движением по аэродрому зеленых и красных огоньков, установленных на крыльях самолетов.…  И очень нравилось слушать рев прогреваемых моторов, гул взлетающих самолетов… Часто подходила мама, и мы вместе  смотрели в светящуюся ночь…. Иногда она держала меня на руках и тихо напевала что-то, похожее на колыбельную. Потом она относила  меня, сонного, в деревянную кроватку, окрашенную белой краской….
Тогда я не знал, что «Петляковы» были все-таки капризными самолетами, и иногда в чьи-то семьи приходила беда….  Через много лет, когда я сам стал летчиком, написал стихи своей жене, вспоминая эту  картинку из своего детства:

Полеты в ночь, и снова ты одна,
Закуталась в халатик, шепчешь, провожая
Ни пуха, ни пера, и сядешь у окна,
В который раз, волнуясь, ожидая.

   Я ухожу, а ты перед глазами,
   Тревожный взгляд, грустинка на лице…
   И  в памяти из детства оживало,
   Как мама волновалась об отце…. 

ПРОТИВОСТОЯНИЕ.

  Все гарнизоны, где служил отец, находились совсем рядом с огромным Берлином. И только Котбус находился на значительном удалении от него к юго-юго-востоку. Западная зона Берлина состояла из трех оккупационных зон: американской, английской и французской.  В сумме  по площади и  по сохранившемуся экономическому потенциалу, западная зона была значительно больше нашей восточной оккупационной зоны, как в Берлине, так и во всей стране. Границы между зонами обозначались, чуть ли не мелом или краской по мостовой.  Берлинской стены еще не было и в проекте….

Отец как-то рассказывал об одном интересном эпизоде тех послевоенных времен.  В какое-то время, отношения между бывшими союзниками накалились до предела, а «военных мускулов» у победителей было более чем достаточно, так как  вся Германия была напичкана войсками, оружием, техникой и амбициями победителей. И положение было настолько серьёзным, что поступила команда вывести на границу между  восточной и западной зонами танковые соединения. Так они и встали друг перед другом: с одной стороны наши танки, с другой – танки бывших союзников. Люки задраены, чехлы с пушек сняты, полный боекомплект,  и  все  стали ждать команды – «Ура»!  День и ночь простояли, а в это время дипломаты и самое высокое руководство решало проблему. На второй день, американцы осторожно приоткрыли люки, потом потихоньку вылезли размяться. Время шло, уже и музыку свою включили, затем стали играть в футбол…. Еще один день прошел, а наши танки стоят без движения, и не подают никаких признаков жизни. На третий день союзники в футбол не играли, а собирались кучками,  и с тревогой смотрели на наши безмолвные танки, и о чем-то между собой лопотали…. А потом пришла команда «отбой».  И тут открылись люки наших танков и оттуда вылезли чумазые, но веселые парни…

         Америка стояла с открытым ртом и не знала, то ли радоваться, то ли плакать. В офицерских кулуарах рассказывали, что американцы настолько были поражены выносливостью и дисциплиной наших, что у них надолго пропала охота провоцировать нас на прямые столкновения. Страх перед загадочной русской душой, перед нашим православным менталитетом, многие столетия наполняет устойчивой  неприязнью все отношения Запада с нами. И именно  многовековая неприязнь к нам, не склонившимся в свое время, как поляки, под западного папу, заставляет Запад делать  все, чтобы больше никогда никакая  русская душа никаких загадок им не загадывала.  Тем,  кто в этом сомневается,  надо  хотя бы  иногда внимательней  слушать новости  и задуматься над тем, кто, что и как показывает нам по телевизору….

О  ЖИЗНИ  И  БЫТЕ…

        У отца было много друзей – сослуживцев. Они часто собирались у нас в свободное время, иногда «расписывали пулю» – играли в преферанс. Отец был душой любой компании. В то время не было магнитофонов, а только патефоны, у которых надо было крутить заводную ручку, очень осторожно, чтобы не поцарапать, менять пластинки и, иногда, иголки. Но вся эта хитрая музыка не могла заменить живые звуки, которые издавали инструменты в руках отца. Он умел играть на балалайке и домре, гитаре и аккордеоне, баяне и пианино. Так что на праздники к нам стекались гости…. А мама перехватывала восторженные взгляды других женщин, брошенные на отца, и, как я узнал много позднее, люто его ревновала….

         Конечно, я тогда был совсем малышом и в силу своего возраста вынужден был всегда находиться рядом с родителями или в поле их зрения. Поэтому и воспоминания мои о том периоде, в основном,  находятся как бы внутри четко ограниченного домашнего круга. Помню, как у всех появилось и  постепенно нарастало ощущение стабильности и спокойствия, уверенности в завтрашнем дне. И это не  лично у меня, а в общей, так сказать, атмосфере нашего бытия. Офицеры стали реже ходить в сапогах, появилась новая форма с брюками навыпуск – широченных! Что-то новое, но тогда для меня неуловимое, появилось в маме и в других женщинах…. Это потом  я догадался – что? Новые прически, новая одежда, новая мода…. Тогда, помню, в моде были вставные плечики, и их вставляли и в пальто, и в платья, и в блузки. А прически у женщин стали  высокие и какие-то квадратные, а у офицеров – любимая стрижка под полубокс….

         В доме стало намного уютнее, появилась «обстановка»: новая мебель,  ковры на стенах и на полу. Что-то фарфоро-хрустальное заблестело на полках. Но для меня, конечно, были важнее новые и очень интересные игрушки…. Не буду их перечислять, но особенно мне запомнились большая спортивная машина и коричневый плюшевый мишка, с которым я всегда, в обнимку, и многие годы, ложился спать. Когда купили огромный, 3х  4м, красивый  ковер на пол, у меня  появилась такая забава: лазил по ковру на коленках и локтях, прижав голову с коротким чубчиком к ворсу, и гудел как паровоз. Иногда натыкался на ножки стульев и стола. Но было интересно …. Через много-много лет и переездов ковер наш так постарел, что мы резали его на куски и стелили в прихожих. Однажды заигрался и меня за что-то поругал отец. А потом и от мамы досталось…. И залез я под круглый стол, сижу на этом ковре и тихонько плачу от обиды. И вдруг на всхлипе, негромко вырвалось: «…какой я бедненький, все меня обижают…»  А мама как раз вошла в комнату. Мои слова её так потрясли, что она нырнула ко мне под стол  мириться, обняла и, конечно, утешила….
                                                                                                             
О ПАТРИОТИЗМЕ.    
                                                             
       Конечно, военных городков было много и в Союзе. Но в тех, где протекало мое детство, и служебная и жилая зона находились за одним двойным забором – снаружи деревянным, а изнутри – из колючей проволоки. И хотя, в этом периоде, в памяти почти не сохранились эпизоды наших с родителями выходов за пределы городков на немецкую территорию,  ощущение пребывания пусть даже и в очень для меня родной, но, все же, не в своей стране, в окружении совершенно другого народа, пусть и доброжелательного, не покидало никогда…. 

       Любимым занятием для меня было слушать радиоприемник, при повороте рукоятки которого раздавались  гудение и  бульканье, жужжание и свист, разные непонятные голоса и непривычная  для  слуха  музыка….  Наибольшая  радость  ждала меня в 10 часов вечера. В Москве тогда было 12 часов ночи. Затаив дыхание, ждал боя курантов и слушал звуки большого города – гудки машин, шум моторов, какие-то шорохи и стуки, и в воображении оживала картина ночной Красной площади, виденная в какой-то книжке. …   И  вдруг – куранты,  бой  часов  и  торжественные,  волнующие  душу,  звуки Гимна….  Как я тогда любил эту неведомую  и великую страну – Союз нерушимый….

НА  ФОНЕ  СОБЫТИЙ…

        Отец рассказывал: в начале 1951 года руководящий состав двух авиадивизий – Котбусской и Вернойхенской, был откомандирован в Воронеж  для переучивания на новую технику – реактивные бомбардировщики Ил-28. Туда же отправился и отец, потому что его командир экипажа, майор Гнетов,  к тому времени стал заместителем командира полка. После переучивания они на новых самолетах возвращались домой, но при подлете к границе Германии все экипажи получили команду произвести посадку  на аэродром Ораниенбург. Там летному составу объявили, что в первую очередь укомплектовываться и переучиваться на Ил-28 будет Вернойхенская дивизия, а во вторую – Котбусская. Оставив самолеты в Ораниенбурге, где базировался один из полков Вернойхенской дивизии, «не солоно хлебавши», все вернулись домой в Котбус и продолжали летать на самолетах Пе-2…                             
                                         
НАС   ТЕПЕРЬ  ЧЕТВЕРО…

        Где-то с середины лета 1951 года мы стали ждать прибавления... Сестренка Светлана родилась в апреле 1952 года во Франкфурте-на-Одере, где был ближайший к нам госпиталь с родильным отделением. Помню, как мы с отцом ездили забирать маму с малышкой из госпиталя... Дорога, усаженная с обеих сторон высокими деревьями, за которыми с одной стороны было видно большое озеро, черный красивый «Мерседес» образца сороковых годов…. Сделали остановку, фотографировались…  Честно сказать,  появление в семье нового человека для меня осталось «покрытым туманом». Наверно потому, что был я ещё четырехлетним малышом, да еще мужского пола, а  у  мальчишек,  как  известно, в любом возрасте  совсем другие интересы,  и  даже самые  красивые  куклы – это не их игрушки.  Я был только рад,   что мамина опека   надо мной, с появлением сестренки, заметно ослабела….

        Уже с трех-четырех летнего возраста во мне просыпался будущий книголюб.   Очень нравилось рассматривать картинки в книжках,  при этом фантазировал, домысливал виденное так, что картинки, как бы, оживали и истории, связанные с ними, продолжались….  Читать я еще не умел, но книги полюбил настолько, что стал создавать свою «библиотеку», куда кроме нескольких детских присоединил и «взрослые». Одна из них была без картинок, но на развороте обложки было множество крохотных звездочек и это меня покорило…. Но особенно, в то время, мне нравилась книжка с рассказом про Новый Год,  которую мне читала мама. Рассказ был трогательный и немного печальный – про праздник, детей и апельсины…. И на картинке был изображен апельсин, лежащий на столе, и  над  ним склонилась  большая еловая лапа с шапкой  снега на  иголках ….  Удивительно, но я мог разглядывать ее бесконечно….   
                                   
ОСОБЫЙ  СЛУЧАЙ… 

        В конце 1951 года отец расстался со своим командиром и боевым товарищем майором Гнетовым, который убыл в Липецк на курсы усовершенствования командиров полков. Но судьба еще не раз сведет их вместе и дружба семьями, и теплые товарищеские отношения сохранятся на всю оставшуюся жизнь. Наверно, у каждого авиатора бывали в жизни моменты «на грани жизни и смерти». Были они  у отца – во время войны и после. Были такие моменты  у меня, когда и мне пришлось рассекать просторы «пятого океана»… Об одном из своих случаев,  рассказал мне полковник в отставке Александр Федорович Гнетов: «После моего  прибытия на Липецкие курсы в декабре 1951 года все слушатели прошли теоретическую подготовку и приступили к полетам на самолетах Ил-28. В одном из самостоятельных вылетов у меня, после взлета, на высоте 70 метров отказал двигатель. Доложив руководителю полетов,  выключил его и стал выполнять заход на посадку на другом  работающем двигателе. После выхода на посадочный курс на снижении внезапно загорелся и этот двигатель. Земля была рядом, на принятие единственно правильного решения оставались доли секунды. Если  двигатель  выключить, как требовала инструкция,  тогда «жесткое» приземление на неровную местность до полосы со всеми вытекающими. Если рискнуть, не выключать – можно дотянуть до аэродрома и приземлиться на «бетонку».  Или взорваться в воздухе…. Мгновенно просчитав ситуацию, принял решение.  Посадив горящий самолет на бетонную полосу, выключил двигатель и резко затормозил….  А к самолету уже неслись четыре пожарные машины…». За спасение экипажа и самолета майору Гнетову было присвоено внеочередное воинское звание «подполковник»....     

САГА  О  ВОКЗАЛАХ  И  ПОЕЗДАХ…

       Осенью 1952 года отца  по замене перевели служить в Прикарпатский военный округ в город Коломыя, расположенный на Западной Украине  в предгорьях Карпат. Помню, как мы, в Котбусе, готовились к переезду в Союз. Наши крупногабаритные вещи и ящики выносили  грузчики – два  немца?!  Когда  они  отдыхали на площадке  между этажами, я стоял на верхних ступеньках и размахивал надутой футбольной камерой. Вдруг нитка, закрывающая воздух, соскользнула, камера с шипением вырвалась из моих рук и кругами заметалась между стенами и окном…. И исчезла. Как я ее не искал,  и дяденек спрашивал – все бесполезно. Жалко было до слез….

        А потом были вокзалы, поезда, перроны…. Это был для меня особый необыкновенный мир!  Я любил  ездить,  любил  железную  дорогу,  долгие, но  такие  интересные поездки. И во время каждой – целое море впечатлений!  Тепловозов тогда не было, зато какие сказочные были ПАРОВОЗЫ!  И небольшие, черные, с высокими трубами, и огромные, необыкновенно красивые с красными решетками спереди и с зелеными боками тендеров и кабин. В них что-то шипело, гудело, ухало, и  отовсюду струился белый пар. А когда они начинали двигаться,  из их трубы вырывался мощный отрывистый рев, выстреливающий в небо клубы дыма и пара. И это было что-то…!  А  когда огромные основные колеса паровозов, красные, с белыми ободами, при трогании с места вначале быстро  крутились, пробуксовывая, а затем резко замедляли вращение и начинали медленно катиться по рельсам, то по всему составу волной катился нарастающий  грохот лязгающих буферов... И стоящие в вагонах пассажиры крепко хватались за что-нибудь, что бы на кого-нибудь не свалиться. И если у кого-то на столике в купе стоял полный стакан чая, то после трогания поезда с места стакан был уже не полный…

        Это надо видеть! Это надо слышать!! И это надо нюхать!!! …Необыкновенный, волнующий запах вокзалов, запах дыма от сгоревшего угля и мазута, запах металла и пропитанных нефтью шпал….   И на всех станциях, между путями, высокие Г- образные трубы со свисающими брезентовыми рукавами, для заправки паровозов водой и торчащии из стен станционных зданий водопроводные краны с кипятком, для желающих погреться чаем….

        Немецкие вокзалы очень чистые и аккуратные. В них не многолюдно и чувствуется солидный немецкий порядок. Страна маленькая, спальные вагоны не нужны, только для дальних рейсов в Союз или еще куда.   В больших городах вокзалы крытые. Под огромными полусферами вокзальных крыш, текла необыкновенно интересная жизнь, любые звуки были гулкими. Это сейчас тепловозы подкрадываются к перронам бесшумно. А тогда – очень приятная для детского слуха какофония звуков: голоса людей, свистки паровозов, шум от выпускаемого пара, лязг столкнувшихся буферов и многие другие.  И какими уютными казались зеленые вагоны с узкими окнами в дверях купе. Вдоль пассажирских  вагонов,  внизу, была  широкая доска-ступенька. И с перрона пассажиры заходили каждый в свое купе. Сидения были наборные из тонких полированных дощечек, покрытых лаком, плотно прижатые друг к другу. Вот она, когда была еще, евровагонка!…
А самым волнующим было ожидание начало поездки…. Заканчивалась суета посадки. Строгий серьезный дяденька в черной форме железнодорожника и, кажется, в красной фуражке, внимательно смотрел, все ли пассажиры зашли в вагоны, свистел  в свисток и громко и протяжно кричал «A-a-pfa-a-ren» и поднимал вверх белый с красным ободком сигнальный  кружок на палочке – знак для машиниста паровоза. После этого волшебного слова ответно свистел паровоз и раздавался нарастающий, приближающийся грохот амортизационной волны. Через секунду вагон сильно дергало и под паровозное  «чух-чух»  перрон начинал уплывать назад….  Сколько лет я ездил, заворожено глядя в вагонные окна.     И сколько угольков, летевших из паровозных труб, ловили мои глаза, когда я высовывал голову из вагонного окна навстречу пахучему ветру…. А однажды, когда мы ехали в отпуск, меня этим ветром «надуло» так, что заработал себе воспаление среднего уха…. Болело страшно! И для мамы – совсем не отпускные проблемы. Но, все равно – славное было время…
                                           
ИНФОРМАЦИЯ  К  РАЗМЫШЛЕНИЮ…

         Вот так и  закончился первый период моего пребывания в Германии.  Сам переезд в Коломыю у меня в памяти не удержался. Там мы пробыли около 2-х лет – с осени 1952 года  до конца весны 1954 года…. А в декабре 1952 года неожиданная встреча – после окончания Липецких курсов в Коломыю на должность заместителя командира полка прибыл подполковник Гнетов А.Ф. и  общение между нашими семьями продолжилось. Сын Александра Федоровича – Славик, был  почти  моим ровесником,  и потому нам легко было находить общий язык в совместных играх дома и на улице. Через год мы опять расстались – подполковника Гнетова перевели в город Стрый на должность командира бомбардировочного полка.  А очередная наша встреча состоялась уже в 1966 году  в  Ростове-на-Дону,  где мы жили после демобилизации отца и куда, в штаб   ВВС  округа, по замене из Венгрии прибыл служить полковник Гнетов со своей семьей.

          Весь летный состав полка переучился и летал на реактивных бомбардировщиках  Ил-28. Наиболее опытные из экипажей прошли специальную подготовку  к боевому применению атомного оружия. В одном из таких экипажей летал  мой отец. Как-то он рассказал  о своих орденах….   Однажды, на  торжественном собрании в честь какой-то  знаменательной  даты, прозвучало: « … за 10 лет безупречной службы, и за безаварийную летную работу, наградить орденом Красной Звезды капитана Обрезкова…».  Отцу вручили орден. Он вернулся на свое место в зале и пока принимал поздравления от сослуживцев, прозвучало: « …. За успешное переучивание и освоение новой авиатехники наградить орденом Красной Звезды   капитана Обрезкова…». И пошел отец за вторым в       этот  день  орденом…

ПРИКАРПАТЬЕ.  КОЛОМЫЙСКИЕ  БУДНИ…

    В Коломые все повторилось. Сначала нам дали жилье в длинном деревянном бараке, где жило много семей. Конечно, мы детвора, облазили все вокруг. Рядом находился гарнизонный автопарк, набитый разными машинами: ЗИСами, Студебеккерами, топливозаправщиками и еще какими-то… Недалеко находились казармы и большой стадион. Рядом с казармами была площадка с вкопанными на ней рядами скамеек и двумя высокими столбами – солдатский кинотеатр. Когда крутили кино, между столбами натягивали белое полотно. Солдаты сажали нас, малышей, к себе на колени и мы во все глаза смотрели на все, происходившее на экране. Из всего виденного там, мне запомнились отрывки из фильма, где играл молодой еще Аркадий Райкин и где кипели страсти, как предотвратить убийство им своей жены.  Оказалось, что убить ее он должен понарошку, это роль была такая в театре…. Но фильм был веселый и все  громко смеялись….  И еще запомнился особый, приятный для меня,   взрослый казарменный запах, исходивший от солдат – запах хозяйственного мыла, тройного одеколона и дегтярной смазки для сапог…. 
    В автопарке мы рыскали в поисках подшипников и других интересных железок. А на стадионе, кроме разных соревнований, происходило, иногда, нечто более интересное: солдаты выносили парашюты, раскладывали их на длинных брезентовых полотнищах, потом по очереди брали,  одевали на себя и дергали за кольцо. Парашюты  наполнялись ветром, как паруса – проветривались. Иногда ветер усиливался, и парашюты  тащили солдат к границам стадиона и те с большим трудом их удерживали.  Тогда на помощь прибегали другие, свободные бойцы, ну и мы, восторженная мелкота, тоже старались ухватиться за край парашюта и помочь  его «погасить».

          Помню, одна зима была очень снежная. Снегу навалило много, а после небольшой оттепели он покрылся  сверху прочной коркой льда.  Мы, детвора, проделывали в его толще тоннели, по которым ходили почти в рост….  В некотором отдалении от барака, где мы тогда жили, был небольшой пруд, поросший осокой и камышом, глубиной до 30-40 см. Там били родники, и он никогда не высыхал.  Однажды мы с мамой куда-то собирались  пойти,  кажется  в город.  Она меня  одела и выпустила вперед, чтобы я ждал ее на улице. Вышел, небо синее, воздух стылый, пошел посмотреть на пруд. По пути нашел жестяную крышку  из-под  конфет  монпансье.  Пруд весь был покрыт льдом,  а в  одном месте – круглая полынья сантиметров 20 в диаметре.  Я подошел к ней, присел на корточки и положил крышку на воду. Она немного поплавала, потом вдруг черпанула воды и по спирали опустилась на дно. И блестит. Эх, досадно мне стало, что я ее упустил. И тут одна нога скользнула в эту прорубь, по самые, как мама говорила, коки. Перепуганный, я выдернул ногу из проруби и, на всякий случай, хныкая, побежал домой. Боялся, попадет.  Поднимаясь  по  ступенькам  на крыльцо барака, услышал громкие звуки,  а  в  коридоре,  по  радио,  отчетливо  прозвучал торжественный голос: «… скончался…товарищ Иосиф Виссарионович Сталин…». Наши соседи выходили в коридор, лица были тревожными, некоторые женщины плакали. Мама меня  совсем не ругала, а мигом переодела в сухое…

        За военным городком, где мы жили, было большое вспаханное поле. Вдоль его, противоположной от нас, стороны проходила дорога. Однажды весной по этой дороге проходила колонна танков, наполнившая всю округу гулом моторов, сизым дымом и лязгом гусениц. Все мальчишки высыпали из своих домов и с восторгом глазели на невиданное зрелище. Потом колонна остановилась, а через некоторое время один из танков съехал с дороги и, натружено ревя мотором, попытался объехать колонну по краю поля. И застрял. Земля была очень влажная.  Потом его подцепил  на буксир  длинным  тросом другой танк и  кое-как  вытащил.  Мы  бегали  смотреть   на то место, когда колонна ушла. Канавы от провалившихся танковых гусениц были гигантские… Здорово!

        Помню один из выходов за покупками на городской рынок… Длинные ряды столов,  над  некоторыми из них деревянная крыша, народу много…. Тогда я впервые попробовал широко распространенное в те годы лакомство,  красный леденец – петушка на палочке.
Тогда же мне купили интересную игрушку – маленький черный револьвер из жести, стреляющий пистонами.  Бумажный  рулон пистонов заправлялся в специальное отделение,  откуда  они  автоматически  подавались  при нажатии курка. Но, как правило, не успевали закончиться пистоны, а  в механизме уже  что-то не срабатывало, и звуки выстрелов приходилось имитировать голосом….   
         
ДЕЛА  ЖИТЕЙСКИЕ …     
                   
         Продукты мы покупали в магазинах и на рынке. Меня, пятилетнего малыша, родители, конечно, не посвящали в вопросы семейной экономики, хотя очевидно, что им приходилось нелегко. Скорее всего, дело было не в деньгах, но купить за них что-то, очевидно было трудно. Помню, что большинство первых блюд – борщи и супы – варились на бульоне из вяленой рыбы. Запах стоял – непередаваемый!   Ничего, привыкли…. Что ели на второе – в памяти не удержалось. Тогда же познакомился и с одним из самых распространенных в те годы профилактических лекарственных средств – рыбьим жиром,  который насильно, по столовой ложке, впихивали  содрогающимся от отвращения  детям.  Не скажу, что мне это нравилось, но свою норму я выпивал спокойно.

         Как бы ни было трудно,  не помню,  чтобы в семье когда-нибудь были разборки, скандалы или выражение, в той или иной форме, недовольства по поводу бытовой или продовольственной неустроенности нашего бытия, особенно ощутимой после заграничного изобилия. Конечно, Коломыя, это не Германия, где снабжение было поставлено на самый высокий уровень.  И  в  Военторге,  да и в немецких магазинах всегда всего было вдоволь (как тогда тихо говорили – все привозилось из Союза…), но фронтовая закалка и понимание проблем послевоенного времени позволяли родителям спокойно преодолевать  текущие трудности.
                                 
          На этом фоне  два эпизода в моей памяти.  Первый, когда жили  в бараке.  Сижу на кухне за столом. Передо мной тарелка с пшенным супом, в которой плавает разваренная таранка. Слева – окно на улицу,  справа, у широкой тумбочки стоит мама, уменьшает пламя керогаза.  Еще правее, на стенке – круглая черная тарелка репродуктора, из которой звучит  одна  из  чудесных  песен  МОЕГО   времени,  которые  действительно – строить  и жить помогали….    У мамы был хороший слух и всегда, чтобы она дома не делала, со словами или без слов напевала одну из них, в зависимости от настроения. И на этом музыкальном фоне и текло мое детство, и многое, что сохранила память из того периода, произошло благодаря усиливающему действию прекрасных лирических и патриотических  песен сороковых и пятидесятых годов. И, более того, оценивая прошлое с высоты прожитых лет, нельзя не видеть в этих песнях серьезный момент, объединяющий людей в единый жизнеспособный народ в единой могучей стране…
        Сегодняшние «песни» не напевает никто….

Другим эпизодом стал случай приобретения,  по случаю,  нескольких «кг» свежего мяса, из которого на семейном совете было решено сделать «корейку». Я тогда впервые услышал это слово, но только сейчас, пока набирал эти строки, догадался, с чего бы это вдруг – такой деликатес?!   Холодильников тогда не было!...  Отец нашел специалиста, который закоптил мясо и какое-то время мы шиковали, как «в старые добрые времена».

         Еще мне запомнилась самая короткая ночь моего детства. Нашей семье неожиданно  дали квартиру в единственном кирпичном трехэтажном доме. Дело было летом и наш переезд, вернее сказать, перенос, потому что старый деревянный барак, где мы жили, находился совсем рядом с домом, начался вечером. Взрослые носили свое, а я – игрушки и еще что-то мягкое и не тяжелое. И вот быстро стемнело, и на небе появились необыкновенно яркие звезды.  Я стоял около дома и рассматривал их с большим интересом, потому что обычно, в то время, когда они так светились,  или готовился ко сну или уже спал.  Сделав с родителями еще пару ходок, заметил, как  небо вдруг стало быстро светлеть, звезды стали какими-то блеклыми и затем исчезли совсем. И наступил рассвет…. И хотя мне объясняли что-то про солнце и про круглую землю, я долго не мог сообразить, почему так быстро исчезли звезды…               
       
МОЙ  ПЕРВЫЙ  ПОЛЕТ.   
                                             
Во время пребывания в Коломые мне особенно запомнилось первое в жизни воздушное  путешествие.  Прохладным  летом  53-го года отец получил  отпуск, и  родители решили побывать в   Ленинграде, благо подвернулся  случай  слетать туда и обратно самолетом.  Очевидно, они договорились с кем-то из знакомых на пару дней «покараулить» мою полуторагодовалую сестренку. И вот мы на аэродроме… Синее небо, редкие облака, упругий ветер и на зеленой траве огромный, тоже зеленый, самолет с маленьким хвостовым колесом и высоко поднятым носом и большими красными звездами на фюзеляже и крыльях.  Красота!   От волнения дух перехватывало….  Кто-то называл его «Дугласом», а кто-то – Ли-2.

         Весь полет до Ленинграда я с благоговейным восторгом глядел  в иллюминатор и рассматривал  плывущие внизу облака, и между ними зеленые и желтые квадратики полей и черточки дорог, все запоминал, чтобы  потом поделиться с друзьями. Было очень интересно и совсем не страшно…
  А из Ленинградских впечатлений запомнилось только посещение Эрмитажа, где мы в итоге  заблудились и долго искали выход, потому что музейные работники куда-то пропали, и некому было нам  показать, куда нужно идти.   Из  картин мне врезалась в память только одна – стоящий  во весь рост обнаженный мужчина со спокойным лицом.   В его теле торчало множество выпущенных кем-то стрел….
             А потом опять аэродром с длинными рядами самолетов на стоянках, и просторное  небо над головой,  и надутый ветром  длинный  полосатый, привязанный к высокому столбу, матерчатый конус, глядя на который сразу становится ясно: откуда, куда, и с какой силой дует ветер  …. И вот мы снова летим!  В Коломыю,  домой,  к  сестренке….

Лет через 17 лет после этого, я служил в городе Броды Львовской области летчиком на вертолете Ми-6. Однажды получили задание, перевезти на аэродром Коломыя партию авиационных бомб. Прилетели. Пока разгружали бомбы, я бродил вокруг вертолета и  с грустью смотрел по сторонам….    Здесь летал мой отец.  Здесь рядом  жила  наша   семья,  и  я  в том числе….     Побывать в городке  не  удалось.  Сразу после разгрузки получили «добро» на вылет….       
       
КОНЕЦ  ПЕРВОЙ  ЧАСТИ .

Отредактировано Svetlana (2010-12-08 10:47:49)