С течением времени многие подробности службы стали забываться, но отношение к тем годам, тому времени, той стране (теперь говорят «к империи») самое тёплое. Воспринимаю Олимпию, как вторую малую родину. Мне было хорошо в её казарменном коммунизме, когда можно было занять, или дать взаймы «сходить на развод» рубашку, а в анекдоте, и трусы. Это неотъемлемая часть моей молодости. Во взрослом состоянии мне было бы в ней тесно, но в старости, возможно, оценки снова переменятся. Некоторые мои поступки, которыми я раньше гордился, кажутся теперь глупыми, или даже хуже. Армейские порядки того времени с самого начала службы воспринимал отстранённо, как игру, или ритуал. Многое уже тогда казалось абсурдом. Став дедушкой, попытался в солдатской библиотеке найти «Швейка», но его естественно, там не было: очень уж наша страна в то время напоминала Австро-Венгрию. Комполка был подполковник Котов, но больше запомнился его заместитель, майор: «Мой голос по всей Европе слышен!» «Ну, делайте, военные, что-нибудь, хоть кругами бегайте, а то у меня сердце кровью обливается!» «Что же это за праздник, если спортом никто не занимается?» «Если в новогоднюю ночь кто-то к землякам в гости пойдёт, стреляйте в живот, убивать всех на …!!!» Кому надо, узнают его, я же не буду расшифровывать – у него в роду могут быть люди. Это можно цитировать до бесконечности.
Забыл, кто был комбатом третьего батальона в начале моей службы, но тот, кто пришёл потом.… Впрочем, у него тоже в роду могут быть люди и даже женщины. Голос имел визгливый, репертуар постоянный: «Я вам службу устрою, я вам службу налажу, вы у меня будете срать дальше, чем видите, я вас так прижму, что из вас говно полезет! Хунхузы! Барбосы! Чипиздосы!» Несколько офицеров однажды собирались от него куда подальше, и даже, по слухам, написали рапорты. Мехвод комбата рассказал однажды после учений про такой диалог:
- Товарищ капитан, загорелась лампочка «Аварийная потеря охлаждающей жидкости»! - Выключи её….
Начштаба полка был майор Рубан. Помню, у него имелся однофамилец, сержант, но лично мы с ним не знакомы. С большой симпатией вспоминаю командира 8 роты капитана Коротаева Николая Александровича. По общему мнению, он был слишком человечным для своей профессии, и подводить его считалось дурным тоном. Подводили, к сожалению…. Выделялся из общей массы ст. л-т командир второго взвода Александр Васильевич Карханов. Уверен, что именно таким должен быть офицер. В первом (моём) и третьем взводах нашей роты командиры менялись, отсутствовали, а то и просто были пьяны, и не оставили у меня почти никаких впечатлений. Сам я был всё время командиром учебной 483 машины, самой старой по километражу в полку. Когда пытались выдвинуть в «замки», самозадвинулся. Никогда не любил командовать.
Молодым младшим сержантом попал в лимонский экипаж. Мехвод Катрич не запомнился, н. о. Маслов запомнился тем, что у него обнаружилась эпилепсия и его, кажется, комиссовали. При вступлении в цитрусовый возраст нас ждал сюрприз. Начальство разобщило личный состав по призывам для борьбы с неуставными отношениями. Офицеры «молодой» роты возопили сразу, ибо привести в движение эту массу уставными средствами не могли. Доходило до того, что дежурный по столовой приходил ночью в лимонскую роту и просил «придать ускорение». Не знаю, долго ли это продолжалось после нас. Вообще, дедовщина мне всегда казалась чем-то не серьёзным. Она, безусловно, есть и во взрослой жизни, но для меня даже сейчас субординация представляется некой бабой под ординатором («суб» – значит «под», если кто не знает). Только однажды позволил молодому научиться гладить, используя моё хб. Молодую роту стали называть «противотанковой». Был даже случай, когда залили масло в топливный бак учебной машины и качали потом права! Официально относившийся к учебному экипажу я так и не стал «технарём» по жизни, но относительную свободу «учебников», в которых было что-то цыганское, вкусил. Мы много времени проводили в парке и в ПТО под минимальным присмотром начальства. «Учебники» комуниздили и перепрятывали ключи, лампочки и разную мелочь, но, при любой проверке всё было на местах…. Однажды свистнули шлемофон с машины комполка.
После замены КПП на 483 самочинно устроили обкатку за территорией парка – танковая самоволка. Идея была не моя, но формально я был старшим. Задние ворота не охранялись, и мы смотались до ближнего озерка, или пруда, чёрт его разберёт. Гансы с тётками отдыхали на своих «Вартбургах» и «Трабантах» у воды, и тут мы. Связь внутританковая была исключительно половой: ногами по полу стучали, а то и комбезом механика хлестали, из люка на ходу вылезая. Оторвались, как могли. Вымылись с песком (мыла не захватили). Гансов не стеснялись. Потом, уже возвращаясь, увидели как БРДМ, не открывая люков, вошёл в воду рядом с купающимися. Поплавал, я так понимаю, брюхо и колёса помыл и уехал. На нас Гансы смеялись, а плавун, по-моему, вёл себя нехорошо. По крайней мере, мы им свою «мазуту» не пускали. Механиком у нас был Ванька Алимов – натура тонкая, вспыльчивая и болезненно справедливая. Я с ним (святые идиоты!) в числе немногих написал рапорт, с просьбой направить в Афган, но посылали тогда только шофёров. Считался он в большом авторитете. В машине разбирался отлично, любил до всего доходить сам. С Ванюшкой мы часто говорили за жизнь, потом переписывались на гражданке.… Танк водил, как мотоцикл и однажды за лихость свою поплатился: прижал кого-то в парке, но кажется, без особых последствий для организма. Насколько помню подробности, он возвращался после вождения в парк, а в башенном люке сидел «пассажир». Ванюха проехал мимо другой машины впритирку и празднокатающийся ударился о чужой ствол. Со мной похожий случай был. На учениях в колонне по-походному шли. Дистанцию назначили 50 метров от пылевого шлейфа передней машины. Назначить-то её легко, а ты удержи попробуй! Вдруг резкая остановка, и я боковым зрением замечаю у правого виска какое-то движение. Оборачиваюсь – ствол задней машины качнулся и замер в нескольких сантиметрах от головы. Тогда не обратил на это особого внимания, а сейчас жутковато, сколько глупостей мог бы не совершить в дальнейшей жизни!
После ЧП, моего верного механика перевели на 480-ю, боевую, а к нам пришёл Коля Никитюк. С ним тоже было много интересного, но уж не то….
Наводчик Сергей Гревцов имел менее тонкую психоэмоциональную конституцию. Интересы, в основном, витальные. Помню, на ночной стрельбе он несколько раз «гасил» лампочки подсветки целей. Технику знал и любил с ней копаться (чего не могу сказать о себе), водил отлично. Машина наша №483, когда я прибыл в полк, была в среднем ремонте. Недоукомплектована страшно, но НСВТ для неё был (у многих машин он изначально отсутствовал) с погнутым стволом и хранился отдельно, но движок работал, как часы. Номер НСВТ почему-то запомнил – НЯ-157. Тумблеры у водителя были специально перепутаны – противоугонное устройство, подогреватель так просто не запустишь! Одно время 483-я отличалась от остальных легкомысленным светло-зелёным, как у «Антилопы Гну», цветом. Ещё до меня машина жила полной жизнью. Приходилось и коробку ей менять, и полки сорванные приваривать, МЗ однажды пытались наладить и много чего другого. Правда, я был, в основном, подсобной силой. Использовали 483-ю только для вождения и стрельбы винтпатроном. С моей подачи, мы с Ванюшкой назвали наш танк «Татьяном» в честь моей сестры и Ванькиной знакомой. Но главное, это созвучие: Танк Шестьдесят четыре – Танюша, а Татьян, потому, что всё-таки мужского рода. Ванька рассказывал, что иногда на грани застревания кричал: «Татьян, вперёд!», и мы вылезали. Уже при Коле Никитюке отправился Татьян на капремонт. Интересно, вернулся ли он обратно, или прислали другую машину? Из друзей помню Алексея Кулагина, командира №482 - второй учебной машины нашего взвода. У него механик был очень шустрый, в жизни таких не видел – Валентин Югрин. Ещё молодым, при проверке боеготовности из положения «отбой» за 60 секунд, по секундомеру, спускался из спального помещения (оно было напротив выхода на лестницу) с третьего этажа на плац и успевал одеться, только ширинку уже в строю дозастёгивал! А сам Алексей выделялся тем, что был уже отцом! Мы с ним познакомились ещё в учебке, откуда он ездил в отпуск после рождения ребёнка. С ним тоже много говорили «за жизнь». Не хочу казаться умнее чем на самом деле, но именно с этих неторопливых разговоров у меня начало вызревать ощущение, что рано или поздно в нашей стране должно что-то круто перемениться. Особенно запомнился разговор, где он сказал, что Т-64 машина, в общем хорошая при условии нормального обслуживания, но её губит отсутствие постоянного хозяина. Не знали мы тогда, что можно экипаж, снаряды и топливо в машине можно размещать отдельно…. Впрочем, сейчас об этом уже столько сказано, сплясано и спето! Про повальное враньё тоже говорили. Без приписок же ничего сделать было нельзя (как будто сейчас можно!). Над начальниками нашими смеялись, впрочем, не над всеми. Мне тогда казалось, что в будущем про «то» время обязательно будут вспоминать и книги напишут. Тогда кто-то из ребят нашего батальона замуровал письмо в бутылке внутри одной из перегородок. Это где-то в дальнем от лестницы конце коридора. Кто его теперь прочитает? Вообще было ощущение, что копится в нашей стране какая-то дрянь и добром это не кончится. Ещё запомнился Вася Полупан, замок. Он самый продвинутый из нас был. Комбата называл не «Чипиздос», как все, а нежно так: «Чипи» («O, Tchipi!»).
Это здорово, что кто-то кроме меня вспоминает Олимпию. Последствия любых наших поступков уходят в бесконечность и там бог весть на что влияют. Как ни крути, а это тоже – история! Хотелось бы пообщаться с кем-нибудь из наших, но знакомых пока не обнаружил. Впрочем, почему бы не дружить экипажами, не зависимо от призыва: «Восьмёрки, ау! С кем чего было?». Книга истории 219 тп давно сдана в архив, но историкам будущего интересна будет не она (все врут календари), а наши живые воспоминания. Мысль о том, что «надо рассказать людям о наших замполитах, комбатах, кусках, народ обалдеет!» стихийно возникала у самых разных людей.
Чтобы зря не засорять информационное поле, умолкаю.
Жду отзывы на мой крик души!
Пока.
