А Р М И Я       
    Отгуляв после защиты положенный март, решил-таки устроиться на работу. Прикинув, пришел в Листопрокатный цех, где так же электриком работал мой дядя Володя, отцов брат. Правда, долго поработать не дали, пришла «долгожданная» повестка в военкомат. Где-то в душе я всё ж надеялся, что меня минует эта участь весной, лето дадут поработать. Но Родине требовались надежные образованные защитники, поэтому собрали нас дружной компанией. В толпе увидал Леху Щетину и Вовку Кокаровцева. И если, Лехе еще удивился, то Вовик ничуть не вызывал этого чувства, мы с ним, как нитка с иголкой с первого класса. Короче, прямо не сказали, но дали понять, что путь наш будет неблизкий, в самую Германию.
Проводы гуляли два дня. Выпили несчетное количество спиртного, разбили несколько гитар и порвали баян. Всё, как и полагается! А потом утром пошел в парикмахерскую стричься. В нашей парикмахерской в мужском зале как всегда не было никого. Гулкая тишина до рези в ушах заполняла большое помещение на шесть кресел. Выручку делал один лишь дамский зал с прическами-укладками, химками, да маникюрами...
     Одинокая молодая девчушка-красотуля сидела в своем кресле и ждала случайного клиента, грустно и тоскливо поглядывая в большое окно на прохожих. В те года совсем не модно было стричься, поэтому мастера-парикмахеры на работе зачастую тосковали от безделья, готовые для плана стричь хоть самих себя. Сопровождаемый полупьяными Джонятами, я зашел в нерешительности в зал и остановился...Девчушка взмахнула своими длинными накрашенными ресницами и уставилась в упор на меня, мол, чего тебе-то еще надо, красавец? Я нагло потребовал: "Ну, кто тут у вас стрижет?" - и не менее нагло бухнулся в кресло. Девушка растерянно захлопала глазёнками и недоверчиво спросила: "Вы, правда, стричься или смеетесь?" Я разозлился уже на эту курицу: "Я чего, так на клоуна похож? Какой там смех? В армию мне завтра! Давай, на голо!!!" Она что-то лепетала, что преступно такие волосы стричь, такую прическу уничтожать, что рука не поднимается...Наконец, не выдержав причитаний, в зал влетел Мишка Джоник: "Дай я его сам постригу!" - и потянулся за машинкой.
Девчонка нажала кнопку и коснулась ножом моих патлов. Я зажмурил глаза и не смотрел в зеркало. В горле стоял ком, ведь я так гордился такой своей прической, я так лелеял свой волнистый волос. А машинка, яростно жужжа, все решительнее двигалась по моей голове, даже сомнения закрались: "Уж не Мишка ли вырвал машинку и орудует ею?" Наконец, щелкнул выключатель и все стихло...Я несмело приоткрыл один глаз и взглянул им в зеркало, словно боясь увидеть там сказочное чудовище, типа Вия. Но там сидел какой-то чужой парень, в знакомой одежде, но совершенно с чужой лысой головой. Я открыл второй глаз, но виденье ничуть не изменилось, та же самая лысая лопоухая морда. А на полу под ногами по всему залу были раскиданы мои прекрасные локоны, целая гора. Я нагнулся и поднял охапку волос, положил их в карман...Дома лежит старый-старый пожелтевший конверт, в котором вот такая прядка моих детских волосенок, после первой стрижки. Мамулечка сохранила эту светленькую льняную прядку. А теперь я положу вот этот локон в другой конверт и сложу их вместе, пусть будут два этапа моей жизни. Когда-нибудь, я достану эти два пучка волос и положу рядом - светленький и тёмный. Вот они на столе лежат так близко, а ведь между ними целая жизнь,  практически 20 лет.
Рано утром прибежал Толик Язёк и принес большой шмат рыбы, который мать тут же поставила варить мне в дорогу. Дядюшка расстарался, пораньше проверились, вот и отрезал большой кусок осетрины. К 8.00 надо быть на Красном  с мешком. Я надеялся, что на призывном подержат несколько дней, а я там через забор и к бабане, переоденусь, да домой. Но, получилось все совсем иначе. Нас собрали у летней киноплощадки, где стояли уже три автобуса. В 8.00 открылся магазин и Валерка ломанулся за вином. Но нас уже посадили в автобусы, успел он лишь передать мне в открытое окно два "тушителя". Родные стояли вокруг и, плача, махали нам вслед. Пьянющий в хлам длинный парень высунулся в окно автобуса и заорал на всю улицу: "Леееенка, бляяяяя! Не еб...сь! Приеду убьююююююю!" - чем немного скрасил тягостную тоску и малость развеселил наш автобус, да и провожающих тоже. А его симпатичная глазастая Ленка, ужасно смутилась, покраснела и убежала в сторону. Я махал сквозь немытое стекло своим родным и близким, своим пацанам, своим друзьям, покидая их на целых два года. Совсем недавно мне показалось полугодовое расставание ужасно длинным сроком, а тут в четыре раза больше. Но жизнь движется, а стало быть, надо жить.
Где-то впереди зазвучала гитара, и звонкий голос запел: "Вспоминайте иногда вашего студента!" Весь автобус подхватил дружно, даже пара офицеров-сопровождающих подпела, заразившись общим запалом. Мы сидели с Лехой рядом и по очереди прикладывались из горла к "тушителю" вермутины, закусывая тут же еще не остывшей вареной осетриной. Планов не было в голове, одна сплошная неизвестность...
Привезли нас в Прудбой. Автобусы весело прокатились по мостику через речку и въехали в ворота. Нас выпустили на свободу и пытались построить. Ещё в пути сопровождающие предупредили, чтобы выпивали всё, что взяли с собой, иначе шмонать будут сразу по приезду и отберут все равно. Поэтому вываливались из автобусов мешками на полусогнутых, кто-то отбегал тут же в сторонку и , согнувшись в три погибели,  вытряхивал из себя все выпитое и съеденное за последние дни. Кто-то наоборот очень  старался шагать бодро, от чего выглядел еще смешнее и несуразнее. Короче, наше стадо попытались поставить в одну шеренгу и стали шмонать мешки на предмет спиртного, даже одеколон отнимали.
Потом повели к палаткам. Тут началось переодевание в военную форму. Нам выдали х/б, шинели, пилотки, сапоги с портянками, которые никто не умел мотать. Какой смысл сейчас объяснять чего-то и показывать людям в полуобморочном состоянии? Поэтому портянки собрали и все обулись в носках. В больших 10-местных палатках набили по 15 человек. В центре стояла буржуйка из бочки, потому что, не смотря на 20 апреля, на улице было очень не жарко, ночью тем более.  Тут же прибежал наш, как бы командир, краснопогонный сержант, с которым быстро познакомились и отослали за самогонкой в деревню, собрав денюшку. Дорога ему была хорошо знакома, поэтому вернулся быстро и с трехлитровой банкой. На нашу палатку должно хватить на сегодня. Сержант оказался своим в доску, с понятием пацаном, родом из Краснодарского края. Я усадил его рядом и потчевал вареной рыбой на закусь. Откусывая кусочек, тот дивился чудо-рыбе и цокал языком. Потом уже пьяный горько сокрушался нашей судьбой, описывал все тяготы армейской жизни первых месяцев. Ему осталось додедовать полгода до осени, а там домой. Я еще не представлял этих тонкостей, но уже срок в полгода примерял, поэтому успокоил его, мол, херня дело эти пол года! Пролетят и не заметишь...А он всё пил и сокрушался: "А вам, пацаны, еще скоооолько! Вешайтесь лучше сразу" Мы пока не знали тонкостей армейского базара, поэтому эта фраза не вызывала ничего, никаких острых эмоций. Просто, мы еще были практически дома и не ощущали отрыва от него.
Пять суток прошли в сплошном угаре, в пьяном бреду и в холодной ночной палатке. Как на грех, погода  ухудшилась, не обещая даже потепления. Мы бродили в распахнутых шинелях, в сдвинутых набекрень пилотках, так похожие друг на друга. Наконец нам выдали новенькие кожаные ремни и вечером после ужина посадили в автобусы. Дорога опять неблизкая, прямо в аэропорт. Уже затемно приехали в Гумрак, в военную часть. Там переждали, пока нам подадут самолет на запасную полосу. Строем большой колонной повели на посадку в красавец "ТУ-134". Симпатюля - стюардесса радостно и доверительно поведала, что летим в Германию, аэропорт Темплин, правда через Москву почему-то.
Вот так после трехчасового перелета ступили на чужую землю в кромешной тьме. Выйдя из самолета, глубоко вздохнул свежий весенний воздух. Он был тоже чужой, какой-то слишком свежий, новогодний что ли? Только утром я понял, почему воздух напомнил новый год. Вокруг аэропорта был сплошной сосновый лес. Вековые высоченные сосны стояли сплошной стеной.
А пока мы спустились по трапу и, построившись в колонну, двинулись с летного поля. Навстречу нам вели колонну дембелей на посадку в наш самолет. Я смотрел на этих бравых парней в красивой форме с многочисленными значками, с пухлыми чемоданами в руках, и  ужасно завидовал им...Они уже едут домой...И только тут стало доходить, как же долго нам тут быть! Вдруг из строя дембелей раздался веселый голос: "Вешайтесь, салаги! Мы всех ваших баб пере...бем!" - и весь дембельский строй радостно заржал. А мне стало еще тоскливей...Но вот в хвосте нашей колонны откликнулся звонкий голос Надейкина: "А мы ваших всех уже пере...бли!" Мы тоже засмеялись, но не так весело, скорее, сквозь слёзы. Потом опять палатки, ночевка...А утром погрузили в крытые "Уралы" и повезли дальше. Это была пересылка во Франкфурте на Одере. Тут наспех прошли еще одну комиссию и ждали своих "покупателей", которые и разбирали новое пополнение по своим частям. Я стоял в строю, когда подошел симпатичный светловолосый капитан с вопросом: "Художники-писари есть?" В принципе, я подходил под обе категории, поэтому смело шагнул из строя, следом еще один парень, фамилию которого я запомнил еще с Прудбоя. Капитан подошел, взял у нас военные билеты, поинтересовался про образование. Я сказал о своем среднетехническом, а вот Сергин, о неполном высшем. Военный удовлетворительно хмыкнул и отвел нас в сторонку, где уже было отобрано с десяток человек. Так мы познакомились с Сергеем Сергиным, с которым все будущие два года были неразлучны и делили все радости и горести. Набрав 16 человек, капитан успокоился малость, загрузил нас в кузов крытого ГАЗ-66, где уже сидело человек десять. Прикрыв нам обзор,  вновь повезли куда-то. У меня мелькнула мысль: "А для чего нас закрывают? Или боятся, что мы запомним дорогу и убежим потом домой?"
Но машина урчала, мерно колеся по ровной дороге, мы все понуро сидели, словно чижи, попавшие в клетку.
Внезапно машина остановилась,  тент откинули и пригласили культурно к выходу: "Из машины вылааазь! В одну шеренгу становись!" На ярком солнце после полутемного кузова резало глаза, однако различил ряд желтых трехэтажных зданий. Нас построили в ряд, проверили содержимое вещмешков и повели на третий этаж. Сразу бросилась трафаретка у подъезда "Санчасть". Да, на первом этаже действительно была санчасть, на втором  тоже дверь, но нам выше. Открыв болтающуюся на петлях туда-сюда дверь, нерешительно шагнул через порог в длинный коридор. Напротив стоял боец с красной повязкой на руке "Дежурный по роте". Завидев входящих, он рявкнул: "Пааа белаааму не хааадить, на красное не наступать, черное перешагивааать!" Я опустил глаза на пол и стал прикидывать: "А как же ходить тогда тут?" Длинный коридорный пол был выложен рифленой кафельной плиткой светло-серого, красного и черного цветов. Меня подтолкнули вперед и я наступил-таки на белое. Вышедший навстречу высокий статный прапорщик построил нас в две шеренги в коридоре и представился: "Старшина роты, прапорщик Кравчук Сергей Семёныч". Тут же из дежурки вышел маленький круглый, как поплавок, пожилой подполковник под команду старшины : «Смирно! Равнение на средину!»  А дальше он красиво отбил несколько шагов и стал докладывать: "Товарищ  подполковник! Молодое пополнение прибыло для прохождения дальнейшей службы в в/ч пп 51842" Тот,  не отрывая руки от козырька, повернулся к строю и поздоровался: "Здравствуйте, товарищи!"- на что мы нестройно растянули : "Здравия жеееелаееем!"
"Вольно!" - скомандовал командир и заговорил уже мягче с нами. Как это ни парадоксально, но фамилия его оказалась под стать облику - Круглик Николай Иванович! 
    Он вкратце обсказал нам, куда мы попали и зачем. Часть наша была небольшая по численности и являлась , по сути, почтой. Т.е. мы обязаны обеспечить все подразделения нашей армии надежной почтово-фельдъегерской связью, которую изобрел на Руси еще Петр Великий. А называется наша часть 189 УФПС (узел фельдъегерско-почтовой связи). Это не просто газетки и журналы, письма и посылки, но еще и секретка, подписные издания, редчайшие книги и много-много еще чего интересного.
   Я слушал его речь внимательно, а мой взор упёрся в почтовый ящик на стене напротив. На нем было выведено "В/ч пп  51 842" Почему-то подумалось:"Так вот ты какая, моя полевая почта!" Тут же в голове зазвучала старая известная песня: "А для тебя, родная, есть почта полевая! Пускай труба зовет, солдаты, в поход!" Кстати, эта песня позже стала строевой нашей части и мы дружно горланили этот припев, что есть силы молотя сапожищами по плацу или по брусчатке дороги.
       Командир кратко вводил в курс дела об общем режиме  в казарме, о том, что матом ругаться тут запрещено, хоть и не институт благородных девиц. "Правда есть исключение. которое я допускаю", - продолжал подполковник. "Вы можете заматиться, если вам прищемит яйца в туалете!" - радостно закончил он под свой же смех и смех поддержавшего его старшины. Меня не очень обрадовала такая перспектива, я любил с младых ногтей матюкнуться, причем очень красиво и витиевато. Но мне вовсе не хотелось прищемлять что-либо в туалете, чтобы на это получить законное право.
Капитан, "купивший" нас на сборном пункте, оказался замполитом части. Малкин Николай Иванович, вполне нормальный мужик, прост в общении.
Ну а потом нас познакомили с нашим  начальством на время "карантина" или  курса молодого бойца. Командир взвода лейтенант Шерстюк Сергей Дмитриевич и наш непосредственный царь и бог в казарме днем и ночью мл.сержант Карпенко Юрий.
       Был тут же проведен подробный инструктаж о жизни в части и о жизни в армии в целом. Нам поведали об основных  постулатах,  а тонкости предстоит еще изучить. Причем, исходя из личного опыта, наш сержант по прозвищу Карпо изучает эти тонкости уже полтора года, да так все и не изучил. Что-то появляется новенькое обязательно. Но в этом мы и сами позже убедились. А пока началась наша армейская служба, точнее, обучение этой службе. До середины июня, практически полтора месяца, нас будут гонять, как сидоровых коз, пытаясь сделать за это время полноценных солдат из гражданских маминых сынков. Основной упор делался на строевую и политзанятия. Не меньше внимания физо на спортгородке, но стреляли совсем мало. Лишь однажды свозили нас на стрельбище в карантине, выдали все так же, как и школьникам на НВП, по 9 патронов. Вот и вся огневая! Зато на плацу молотили сапогами по бетонному плацу так, что было слышно за версту. С самого начала наши неумелые строевые шаги, рассыпающиеся горохом, изо дня в день твердели, сливались в единый удар. И вот уже через пару недель мы, словно бывалые служаки, лихо маршировали под мерное Юрки Карпо: "Отделение! Рррраз! Ррраз! Четче шаг!"
     Май 1977 года выдался жарким, от строевых занятий гимнастерки наши были насквозь мокрыми от пота, спины белые. Некоторые натерли ужасные кровяные мозоли на ногах и попали в санчать. Это было в минус Карпо. Он получил ужасный нагоняй от старшины и от замполита. "Прежде всего командир обязан НАУЧИТЬ. а потом требовать", - вторили они чуть не в один голос, распекая Юру. Он был обязан научить толком мотать портянки, а потом выводить на плац. Кстати, мне, никогда в жизни не видавшему портянки, тем более не мотавшему её никогда, далось все очень легко и непринужденно. Через пару дней я мотал её с закрытыми глазами одним махом и тут же влетал в сапоги. Строевая тоже шла легко и просто, не было проблем с путанницей команд, все ясно и просто. С физической подготовкой тем более. Я еще в школе был гимнастом-разрядником, про остальные виды спорта даже говорить не стоит, так в армии физо основано на гимнастике. Я с первого занятия показал свои способности, легко вертя "кренделя" на перекладине, подтягиваясь по 30 раз в сапогах при норме в 10. Самым трудным была "лестница" - такая металлическая конструкция, которую надо было преодолеть, вися на одних руках. Даже мне по первой с трудом удалось пройти всю, не сорвавшись. Что говорить о сугубо штатском по жизни и совсем не спортсмене Серёге Сергине? Он пару раз только мог подтянуться...
   После физических упражнений на плацу или в спортгородке политзанятия в классе на мансарде казались  санаторным отдыхом. Мы сидели в прохладном помещении и слушали лейтенанта Шерстюка, который заунывным голосом ведал нам о странах НАТО, СЭВ, Варшавского договора, о мировой военной доктрине и противостоянии двух систем мироустройства. Все это было очень интересно, наверное, но не здесь и не сейчас. Я слышал в открытое окно по громкоговорителю нашего городка очень знакомую мелодию ВИА "Синяя птица"  "Ты мне не снишься" и вспоминал события последних пол года моей жизни...Почти родная мелодия уносила в прошлую осень, когда Танька принесла эту новую пластинку, которая ничуть не уступала первой с легендарным уже "Клёном".
    И еще мне сейчас представлялась наша Волга, лодочная стоянка на берегу, начало нового сезона и большие белые теплоходы, солидно проплывающие мимо...А на них праздная публика, веселая и беззаботная, лихо отплясывающая под модные сейчас песни на палубе...Вспомнилось прошлое лето, в груди тоскливо защемило, а в ушах сама собой зазвучала песня "Голубых гитар" про первый поцелуй, так популярная тогда, что неслась с каждого утюга и даже ржавого корыта на Волге.
     Вот так, витая в облаках памяти,  прослушал команду об окончании политзанятий. И только когда все загремели стульями и сапогами, вставая с мест, вернулся к действительности и побежал вслед нашим вниз по лестнице на построение...
     Армия не есть тупое стадо "дедов", пожирающее "молодняк." Здесь прекрасно видят и разбираются, что и из кого может получиться, здесь не катят понты, нужно доказать только делом чего и как ты стоишь. С карантина нам до присяги еще не положено ни "шуршать" на полах, ни на "очке"...Всё это после присяги. А пока нас так ненавязчиво вводили в курс, при этом открыто намекая, что вот мол, после присяги, вешайтесь.  Гладил вечером своё х/б, когда в бытовку влетел  дед, командир второго отдела мл.сержант Кундаков. Это был маленький тщедушный казах, на которого без слез было боязно взглянуть. Но статус деда обязывал держаться на высоте, тем более с "сынком". Решительно подлетев, он схватил у меня из рук утюг. Кончено, я был в курсе всех табелей о рангах, всех порядков и устоев. Но моё борзое гражданское нутро пацана   противилось всячески этому тупорылому узкоглазому  косолапому ничтожеству, поэтому тут уже меня понесло. Ухватив отходящего с утюгом наглеца за химо, развернул к себе так, что у него отлетили пуговицы от куртки. Перехватил за грудки, и,накрутив ворот на руку до удушения, прошипел ему в рыло: "Удавлю! Не дай бог еще раз!" Спокойно принял у него из руки утюг и отпустил. В бытовке мы были вдвоем, он аж присел от такой наглости и обиды :"Ну, суука! Попадись ты ко мне в отдел!" - глухо пригрозил. Я парировал, прямо глядя на него: " Я тебя предупредил, а ты уже думай, если мозги есть. Я тебя просто урою один на один". Он был не дурак, он был хитрожопый казах, поэтому быстренько свалил из бытовки. Этот случай мы помнили с ним оба последующие полгода. По иронии судьбы, я попал именно в его отдел под его командование, но никакого пресса не ощутил. Во-первых, он помнил моё предупреждение, а во-вторых, у меня тут в отделе была крепкая крыша в лице нашего каптера Серого Хромого. Этот длиннющий сухопарый таганрожец так же дедовал и вес имел в части чуть меньше, чем старшина. Еще в карантине Серега зашел к нам в кубрик  с вопросом: "Художники-гитаристы есть?" Я откликнулся, так и познакомились ближе. Хромой забрал меня к себе в каптерку, коротко бросив сержанту нашему через плечо: "Карпо, я забираю чижика". Вот так я и оказался  в кентах каптера. Нет, не в шестерках, а именно в товарищах, хотя на людях субординацию надо соблюдать все равно.
      Короче, карантин дал многое, но отнял еще больше здоровья. Мне ничего, я спортсмен и вообще бедовый по жизни. Для меня не было прежде трудностей, и все легко давалось, стало быть, и армию осилим. А вот ребятам труднее было...Кто-то не только физо не осиливал, но и на политзанятиях выдавал Южную Корею за Южную Карелию. Или в предводители татаро-монголов ставил не хана Мамая, а хана Бабая. Были даже в наше время такие далекие хлопцы, в основном из глубинки. Но постепенно армейские начальники перемалывали наши недостатки в общий положительный фарш. К принятию присяги подошли уже практически полноценными воинами.
И вот он долгожданный день, 12 июня 1977 года. Вывели на плац в парадной форме с оружием, вызвали из строя, дали в руки символическую папку, как бы зачитать  текст присяги, который ты уже месяц зубрил наизусть. Расписался в журнале и всё! Теперь ты полноценный воин, солдат Советской Армии, и спрос с тебя по полной.
   К следующему выходному  наш замполит Малкин объявил предстоящую экскурсию в бывший нацистский концлагерь "Заксенхаузен". Расположен этот лагерь-памятник не очень далеко от нас, в небольшом городке Ораниенбург, где стоял наш авиагарнизон, а так же был почтовый филиал нашего Узла.
После завтрака нас погрузили в два ГАЗ-66 и тронулись в путь. Было ужасно интересно увидеть все ужасы, знакомые по многочисленным фильмам про войну. Однако подъехали  на площадку у добротного забора, строем прошли к воротам, и уже на территории нас встретил немец-экскурсовод, очень неплохо изъясняющийся на русском. По его первому представлению, он являлся бывшим узником лагеря, поэтому знал всё не понаслышке. Очень хорошо и доходчиво обсказывал все детали, отвечал на вопросы. Медленно повел нас по большой площадке  вдоль забора. Надо заметить, что немцы оставили всё именно так, как и было в то время, лишь в целях экономии содержания снесли все бараки, оставив из 24 лишь два. А на местах снесенных остались  лишь фундаменты, показывающие их месторасположения. На высоком заборе была и колючка, и перед забором так же колючка, натянутая на изоляторах. По ней пропускали ток высокого напряжения. Шансов преодолеть это препятствие практически не было. Тут же по периметру была так называемая беговая дорожка, для утренней зарядки. Узников выводили и строем заставляли бежать по ней. В начале шел асфальт с десяток метров, потом столько же укатанной грунтовки, за ней песок, дальше пашня, мелкий щебень, затем крупнее...заканчивался круг огромными каменюками. Вот так ежедневно начинался день с пробежки  по такой пересеченной местности. С виду очень добротно сделанные два деревянных барака  чем-то напомнили мне наши старые деревянные корпуса в пионерском лагере. Сделаны предельно аккуратно, выкрашены в зеленый цвет. Внутри тоже ничто так не напоминало тех ужасов, что показывали в кино. Обычный барак, деревянный чистый пол, у стен деревянные нары в два яруса. На нарах лежат аккуратные матрасы, набитые соломой и сеном, такие же подушки. Стоит несколько длинных столов. Чистота исключительная. По словам немца, то же самое было и ТОГДА. Немцы требовали почти стерильной чистоты, боясь эпидемий. Из бараков повели в сторону невысокой трубы, торчащей прямо из земли, это был крематорий. Тут же под землей располагался лагерный лазарет, идеально выложенный белым кафелем, помещение для опытов и пыток. При спуске длинный проход заканчивался в буквальном смысле стенкой из брёвен.Это было место расстрела. Все бревна искромсаны пулями, видно, очень много народу положили на  этом месте. Здесь же направо несколько газовых камер и тут же печи крематория. Экскурсия заняла полдня. Рассказ обо всем очень тронул до самой глубины души. Выходили через ворота "на волю" с каким-то неопределенным чувством, будто окунулись в то самое время, словно повидали живыми еще и генерала Карбышева, обливаемого зимой ледяной водой тут же, и сына Сталина Якова, так же прошедшего все муки этого ада в тих застенках. Да сколько еще всякого народа здесь побывало... Вот и сейчас словно души всех этих людей кружили над нами, призывая никогда не забывать увиденное. Домой ехали непривычно молчаливыми, не слышно было ни шуток, ни приколов. На всех оказала такое неизгладимое впечатление эта самая поездка в прошлое, этот экскурс  в историю.
    И потом еще некоторое время что-то неведомое давило на нас, словно узнали мы страшную тайну, соприкоснувшись с неведомым и запредельным. Очень та поездка запомнилась, а впереди предстояла другая, более позитивная, нежели эта. Тот же капитан Малкин довел до сведения, что скоро едем в Потсдам в знаменитейший Дворец Сан-Суси. Честно сказать, я даже и не слыхал в то время, что это есть такое? Но увиденное  надолго перевернуло представление о прекрасном.
   Мытьё пола в нашем коридоре, называемого "автострадой," - это отдельная песня. За день исчирканная черными полосами от десятков сапог, рифленая кафельная поверхность приводилась в идеальный вид вечером, чтобы утром к разводу блистать своей стерильностью и свежестью перед прибывшим начальством. Первым в часть прибывал старшина Кравчук ещё до подъема. Он быстренько наметанным глазом окидывал владения, и не дай божи где-то что-то было не так! Сразу же поднимался на уши весь наряд по роте, тут же устранялись все недостатки, а дежурный получал такую вздрючку, что до самого дембеля вздрагивал при воспоминании о том случае. Вот поэтому с вечера старались навести идеальный марафет в казарме.
Дежурный по роте подходил к командирам отделений и требовал "залетчиков", отличившихся за весь день. Обычно это были самые младшие из последнего призыва. Набиралась солидная команда. Дежурный либо сам шел на первый этаж в санчасть, либо дневального отсылал за лизолом, невыносимо вонючей дезинфецирующей жидкостью, с добавлением которой и мыли полы. Сержант-фельдшер без разговору наливал кружку этой темной густой мути, и начиналось "половое сношение."  Кружка выливалась в большую бадью, в народе параша. Щеткой взбивалась высокая шапка пены. Из параши выливалась эта пенная жидкость на кафельный пол, а затем щетками поломои отмывали все до блеска. Лизол имеет свойство пениться до бесконечности, при этом отмывает абсолютно всё  и везде. Собрать с пола эту пенную жидкость стоит большого труда, а уж если кому из дедов взбредет в обозленную голову  перевернуть всю парашу на пол, то мытьё закончится далеко за полночь. После такой помывки открывались все окна настежь и сквозняком выветривался неприятный запах из помещения. Хотя, скорее к нему принюхивались, нежели выветривали полностью.
Этим же самым раствором стирали и свои робы. Отстирывалось всё идеально, но запах пару дней преследовал. Хотя это гораздо лучше, чем вонять на всю округу бензином. Наши ребята-водилы целыми днями обслуживали свою технику в автопарке, поэтому и хватало им чистыми походить на пару дней, а там все в мазуте по уши. У них было своё ноу-хау в плане постирушек. В парашу в парке выливали канистру бензина, туда окунали свою грязную робу и давали малость откиснуть. Потом вынимали, растягивали на бетонном полу бокса и уже водой с мылом отстирывали. Конечно старшина гонял за такие ухищрения, вонь  стояла невыносимая в казарме, да и расход бензина на лицо, точнее на пол...Но всё равно, из года в год, от призыва к призыву передавалась с незапамятных времен эта солдатская мудрость, и ничто не менялось, несмотря на  противоборство с начальством.
     Теперь после присяги, когда весь наш призыв шуршал на полах, привелегией пользовались лишь двое. Серый Сергин рисовал дедам дембельские альбомы в Ленкомнате, а я нес службу в каптерке. Хромой сразу дал понять, что надо быстренько навести порядок, прогнав пыльцу везде и натереть полотером паркетный пол. Показав, как это делается, он убежал в верхнюю каптерку. А вскоре вернулся оттуда с большим куском белого хлеба и банкой гречневой каши с мясом: "Садись порубай, а потом за дело". На первом этапе службы жрать хочется просто неописуемо. Я дома мог неделями ничего в рот не брать, а тут просто с ума сходишь до очередного похода в столовую. Зная это, Серый подкармливал меня. А я съедал пол банки, а вторую половинку оставлял Сергину, объяснив Хромому, что это мой друг и земляк, что тут в армии свято. Тот кивал понимающе: "Да ешь ты, чертяка, я его сам покормлю. Мне тоже надо дембельский альбом делать." А после прикормки я брал в руки гитару, и мы пели с Хромым блатные, армейские или просто хорошие песни. Потом ему вдруг захотелось наколоть  дембельскую наколку. Увидев мои руки, поинтересовался на предмет того же. Я дал добро, и вот уже дед Хромой сидит на стуле боком ко мне, а я на плече колю ему факел, оплетенный георгиевской лентой, на хвостах которой "1975-1977," а сверху над всей этой красой DDR - ГСВГ. Вот так  уже на утро он щеголял на зарядке с голым торсом и свежей опухшей наколкой на плече. Завидя такую красотищу, потянулся ко мне весь их призыв, чем я еще больше завоевал дедовское уважение. Кололи вечерами в каптерке, но практичный Хромой тут же установил для всех таксу, имея полное дедовское право - с каждого желающего увековечить причастность к ГСВГ мне полагалась чайная, т.е. обязаны были меня сводить с получки в солдатское кафе, или в народе чайная. Хромой, как мой ближайший соратник и ассистент (у Остапа был Киса таковым), естественно следовал с нами. Вот так мы с ним открыли совместное предприятие. Но больше всего он желал увидеть во мне свою замену, т.е. готовил меня на свое место каптером. Перспектива неплохая, служба просто мёд. Я пол года ходил хвостом за Серегой и постигал все тонкости этой работы.
       Однажды Хромой заявил вдруг, что надо бы на вещевом складе в подвале соседнего здания штаба полка СЛОЖИТЬ стенку. Нач.склада, маленький хитрющий армян Караян попросил Серого о такой услуге, мол, найди хорошего каменщика, а потом и ништяки всякие будут и щастье тебе. Тот, не мудрствуя лукаво, быстро нашел такого "каменщика", увидав меня первого. Я взмолился: " Серёга! Да я же электрик, я ни разу в руках мастерок не держал!" На что Хромой веско заметил, что ничего там страшного и нету, все когда-то начинают с чего-то...Вот  так на утро я прибыл на вещ.склад. Армян недоверчиво оглядел меня, походу не внушил я ему доверия своим внешним видом. Но Серега заверил, что каменщик я знатный, чуть ли не победитель соц.соревнования и Герой соц.труда. Мне показали объект моих сегодняшниъх мытарств и стараний. Под лестницей в подъезде надо было сделать загородку из кирпича, а потом там плотники поставят дверь, вот и будет у Карояна еще одна коморка под всякий нужный хлам, типа вёдер, веников, швабр и прочего инвентаря. Надо подметить, что мне приходилось видеть, как работает каменщик, да и отец с дядей многое делали своими мастеровитыми руками на Северном. Больше того, я даже знал, что раствор надо делать 1 к 4. На этом мои познания в зодчестве заканчивались.
     Но с вечера еще был припасен песок, лежащий аккуратной кучкой прямо у входа на улице, тут же был мешок цемента, которого по мысли Карояна должно хватить с лихвой. В помощь подручным мне дали длинновязого однопризывника из полка. Сразу поинтересовался на бЕндеровский манер: "Я у тебя, как каменщик у каменщика спрашиваю, приходилось ли раньше заниматься хоть раз этим?"  На мой вопрос последовал вполне предсказуемый ответ, что нет, мол, никогда и ни разу! Я тут же понял, что это попадалово! Вот это дружок подложил свинью!
Выслушав последние наставления и напутствия "заказчика", разметив и прикинув, поплевали на руки и взялись за дело. Длинный таскал воду и в корыте размешивал раствор, я прицеливался с кирпичом, как и с чего начать? Благо, подъезд проходной. народу много снует туда-сюда. В армии много добрых людей, а уж советчиков сколько! Вот и сейчас вокруг столпилось несколько "знающих" человек, которые подсказывали, КАК и с ЧЕГО начать. Причем их подсказки очень разнились по смыслу. Но опять же везло мне,  как всегда по жизни. На радость нам, заслышав весь сыр-бор, подошел "дед" с хозвзвода, дружок и земляк Хромого. Растолкав всех пинками, профессионально взял в руки мастерок и кирпич: "Усваивай!" Я во все глаза таращился, как красиво он ляпнул на пол раствор и приложил ровно кирпич. Затем взял второй и так же сноровисто приставил его к лежащему уже. "Начинать кладку надо всегда с углов," - очень дельно посоветовал добрый человек. Вот так, выложив нижний ряд, передал инструмент мне, сполоснув руки в ведре с водой, буркнул напоследок: "Учитесь, салаги, пока дедушка живой!" А я теперь уже воочию видавший, как ЭТО делается, начал сам кладку. С каждым кирпичом движения становились увереннее, хотя ровности не прибавилось. Стенка в полкирпича поднималась, а подошедший Кароян как-то недоверчиво спросил: "А чо так нэровна?" - правда, тут же добавил: "А, ладна! Всё равно нада щекатурить будит!"  Я впал в такую панику! Мне бы каменщика освоить, а тут еще и смежную предлагают штукатура... Шуткой-смехом, а к вечеру стенка была практически готова. К ужину не успевали, поэтому армян успокоил, что старшине сам всё объяснит, а нас отведет в столовую самолично и накормит по окончании работ.
Слово своё он сдержал, ужин по спец заказу выдался на славу и от пуза. Кароян самолично сходил на раздатку и вернулся оттуда с двумя глубокими мисками, которые и поставил перед нами на стол. В миске были два здоровенных жареных хека и жареная картошка, вместо размазни-пюре, что нам обычно давали. А прибежавший тут же хлеборез принес чайник горячего крепкого чая и по толстому куску белого хлеба с маслом. На столе появился и сахар в неограниченном количестве.
      В казарму вернулся уже поздно. Хромому доложил о своих успехах и о перспективе обучиться штукатурному делу завтра. Но назавтра по графику я должен был ехать в рейс, поэтому на сей раз смежную специальность получить мне не удалось. Обошелся Кароян без меня, поймав кого-то из хозвзвода...Вот так я научился очень нужному ремеслу, а попутно заимел очень нужного товарища в лице нач.склада вещевого имущества прапорщика Карояна. В  дальнейшем  я заглядывал к нему на склад по своим каким-то шкурным вопросам, типа значков дембельских, или там парадку заменить к дембелю, фуражку ...А он по своему южному складу характера всегда радушно распахивал объятия, встречая меня: "Захады, дарагой! С чем пажалывал?"
   Летом наш комсостав каждый выходной выезжал на рыбалку. Командир выделял грузовой ГАЗ-66 и непривычно одетые в гражданку, совсем не похожие на себя, офицеры и прапорщики чинно рассаживались по лавочкам в кузове. В сумках и мешках у них были всевозможные рыбацкие припасы и принадлежности. Как-то раз меня подозвал старшина и предложил сбегать за червями на хоздвор, где располагался наш свинарник. По его словам там в навозе были замечательные черви, которых на крючок насаживать одна приятность. А уж рыба-то как клевала на того червячка! Либо просто в силу дружбы моей с Хромым и будущими наметками на каптерство было вызвано такое особое доверие? А может просто, зная о месте моего рождения и проживания на берегах великой русской реки, Босс посчитал, что уж червях-то я должен разбираться гораздо лучше любого в нашей части. Короче, выбор сделан, задание получено, выполнять надо. Червей действительно было тьма-тьмущая, да и жирнющие они там, на свином дерьме-то разъевшись. Чиста змеи! За несколько минут наполнялась большая жестяная банка из-под томатной пасты, которую старшина выпросил у начальника столовой, своего близкого корешка и земляка-хохла. Вот так я и стал штатным червекопателем. Несколько раз порывался напроситься с ними на лов, однако постоянно  получал  отказ. Походу, боялись начальники, что  бывалый  бракуша  обловит их на немецком озере...Хотя я о своих доармейских подвигах не особо любил делиться, даже со старшиной. Только с Серым Сергиным частенько засиживались то в курилке, то в бытовке...Вот тут словно прорывало, и я ему ведал о речке, о нашем бракушьем братстве, о проделках на воде и на суше. Он сам жил на Циолковского прямо у "Нептуна" в центре города, но, как и все, был наслышан о краснооктябрьской мафии.