Долгая дорога домой.

Эпилог

        Что было потом….
        Потом, было сокращение Советских войск в Германии и наш отец, как и многие другие военнослужащие, попал под это сокращение. Ему было всего 38 лет. Маме 37. Брат пошел в шестой класс. Я во второй. Жизнь, которая прошла вдали от Родины… и  жизнь, которую надо было начинать с самого начала….
        Новое десятилетие, начало 60  и все то, что было потом,  я могу  назвать  одним словом – кома, из которой мы, вся наша семья выходила очень медленно. Шоковая терапия оставила  свой отпечаток  на всей нашей жизни.
        Мы  возвратились в Советский Союз, и мы должны были быть счастливы, что, наконец, мы вернулись, и начнется новая хорошая…. Но первые десять лет показали  обратный результат. Мы с трудом адаптировались в этой новой жизни.
        Жизнь в  военных городках, а тем более за границей, совершенно отличалась от гражданской и вносила  в нашу смятение и беспокойство. Необходимо было решать массу новых проблем, которые окутывали нас со всех сторон. 
        Потом начались проблемы со здоровьем.   Только в конце 60-х и  начале 70-х наступила оттепель, которая с трудом выводила нас из этого состояния. В Ростове появилось много наших однополчан, эти встречи внесли в нашу жизнь много нового и интересного.  Это семьи  Якобсонов,  Гнетовых,  Демченко,  Борзовых. Отец служил после войны в 96 гвардейском Сталинградском авиационном полку. Якобсон был командиром полка тогда. Полк базировался в Ораниенбурге, кажется. Это мне рассказал Гнетов Александр Федорович. Он и его жена Галина Федоровна наши хорошие друзья. Они живут недалеко от нас. Им уже далеко за 80… Здоровья им желаю прежде всего.  А Якобсона Александра Юрьевича я тоже видела, правда мне было тогда 17лет…  Он заходил к нам домой. Гнетов Александр Федорович прошел с Якобсоном от Сталинграда до Берлина.   Были наши однополчане и в городе Харькове. Это семья Лариных. Я нашла их тогда в далеком 1972, когда уехала учиться на Украину. Отец дал мне адрес.  Были еще однополчане, но я сейчас не могу вспомнить.  Я видела радость от этих встреч. Массу воспоминаний. А ветеранам было, что вспомнить!  Потом отца стали разыскивать  боевые друзья через газету. Летчик Шоломон, с которым отец ушел в бой в тот далекий военный год, и они чудом добрались до аэродрома. Они остались живы тогда. 
         Мне бы хотелось рассказать о боевых друзьях отца, но, к сожалению, я ничего больше не знаю.  Со многими отец успел встретиться. Но болезнь брала свое, и он медленно угасал….   
         Еще самым радостным и примечательным было празднование 9мая. Этот праздник был самым важным и главным в нашей семье. И мы, дети тогда, очень хорошо понимали это и радовались вместе со взрослыми.  Мы получили квартиру в большом пятиэтажном доме.  В нашем доме жили в основном семьи военнослужащих, приехавших из разных концов Советского Союза.  И День Победы был для нас нечто большим, чем праздник. Он нас объединял. Мы были единым целым.
        Рано утром, около 10 часов, отец брал аккордеон и выходил в наш прекрасный двор, который мы собственными руками сделали очень благоустроенным и красивым. Были высажены деревья, кустарники, всюду цвели цветы. Еще была огромная детская площадка. Наша площадка. Потом  о нашем доме писали в газетах и даже приезжали набираться опыта из других городов. А мы, дети, тоже принимали непосредственное участие  в благоустройстве нашего дома и нашей площадки. В каждой семье были дети, за исключением нескольких. Поэтому наш двор наполнялся криками детворы, играми… А  по вечерам, придя после работы, «старики» стучали в домино. Да, они были уже «стариками» - наши ветераны…   Как бы мне хотелось услышать эти звуки опять….
        …Отец выходил с аккордеонам и начинал играть. Я слышала чарующие звуки «Цыганочки». Я почему-то запомнила только эту мелодию. Я до сих пор не могу слушать ее спокойно …   Были и другие песни и мелодии….  С этого самого момента и начинался наш великий праздник- День Победы, который проходил всегда на высшем уровне и очень достойно.
       Сейчас трудно представить даже, чтобы в нашем современном мире,  возможно такое единение и сплоченность,  которое присутствовало в сердце каждого из нас. Еще слишком мало времени прошло после войны. Еще не затянулись раны, а у многих они просто кровоточили, потому что многие потеряли в этой войне своих близких, своих боевых товарищей….
        Звуки музыки раздавались в тишине двора как призыв. Еще накануне наши отцы сооружали огромный длинный стол почти на всю длину нашего дома(а это четыре подъезда!) потом наши мамы выходили с тарелками и начинался праздник, который длился до самого вечера. Праздник с воспоминаниями, с песнями с танцами….
        А на следующий день столы осторожно разбирались, чтобы опять ровно через год мы могли встретиться и вспомнить то, что нам так дорого до сих пор.
       В  следующий год к нам стали присоединяться наши соседи с соседних домов, и стол становился еще длиннее.  Так продолжалось очень долго до середины семидесятых или чуть больше. Жизнь брала свое. Многие ветераны покидали наш уютный мир. И оставалась только память, светлая и чистая. Отец еще долго продолжал выходить с аккордеоном и играть, собирая всех вместе.
       Состояние его здоровья постепенно ухудшалось и ухудшалось. Я в это время училась в Харькове. Мама меня берегла, не рассказывая, как болел отец, но я это чувствовала каждый день, особенно ночью, когда ко мне приходили сны. Телеграмма пришла уже в Киев, куда я распределилась после окончания института.. Мне было всего 28.
       …Я с трудом поднялась в вагон поезда и целые сутки просто просидела на нижней полке. Я не могла ни лежать, ни пить, ни есть.  Целые сутки добирался поезд из Киева. Мне казалось, что мы никогда не приедем. С собой у меня ничего не было. В руках только маленькая сумочка. И все.  Я еще на что-то надеялась….
        Быстро поднимаясь по лестнице, я увидела, что дверь нашей квартиры открыта…. Я все поняла,…  рванулась туда и первое, что я сказала, это было слово, нет, не слово,  крик: «Что?...».   Я не успела… Я не увидела своего отца, я не простилась с ним. Тогда я просто закричала,…. потом упала,… потом  долго  плакала….  Эта боль в моем сердце всегда. Каждый раз , когда я вспоминаю, мое сердце плачет….
        Братишка, Геннадий служил тогда в Монголии  и был там вместе со своей семьей. Через Москву удалось связаться с командованием и он прилетел, на следующий деньпосле того, как приехала я.... Мы ждали его...

        А поезд возвращает меня в Киев. Колеса все выстукивают: «не успела,…не успела…».

Надо продолжать жить дальше. А это очень тяжело.

        Позже, когда я вернулась из Киева домой, мама рассказывала,  как он болел, сколько больниц они обошли, но диагноз был страшный. И ничего врачи не могли сделать.

        А с мамой я была до последних минут ее жизни.  Мама тоже болела. Ее болезнь протекала вяло, но подтачивала ее каждый день, начиная с того самого момента, как только мы вернулись в Советский Союз. Ее сердце и нервы не выдержали тех перемен, которые  ждали нас по возвращении. Она очень страдала, она так и не привыкла к Ростову.  Очень скучала по своим родным местам, откуда она родом. Очень часто вспоминала. И самое горькое, что мы редко туда ездили. 
         

Последний марш

      Я расскажу совсем немного о том,  что принесли в мой дом 90-е годы двадцатого столетия,  и какой след  оставили в моей жизни…

       Мама,  испытавшая все трудности  далекого детства  в 20-е годы, ушедшая на фронт в 1941 совсем девчонкой, для которой приоритетом всей ее жизни была Победа в Великой отечественной войне, теперь с трудом понимала, что все-таки происходит.  Она редко рассказывала о том, что ей пришлось пережить в детстве,  в юности, но из того, что она мне говорила, я понимала, насколько это важно для нее.  И с каждым годом эта важность становилась все более значимой.  С каким трепетом она относилась к своей жизни, которую она уже достаточно прожила,  и  с какой болью воспринимала то, что происходило в ней сейчас. Говоря о маме, думаю эту боль испытали  все ее ровесники, кто пережил вместе с ней те далекие  довоенные, военные и послевоенные годы. Потому что это была их жизнь, с ее радостями, тревогами,  заботами, со всем тем, что мы называем жизнью….

        А теперь она стояла на пороге своего дома и с изумлением смотрела на него, боясь пошевелиться. Неужели все, чем она  жила до сих пор, все  оказалось ненужным. выброшенным из жизни как старый диван, который мы выносим, когда понимаем, что необходимость в нем отпадает? Что случилось? Почему? Эти вопросы она задавала себе каждый день и не находила ответа. Только взгляд ее с каждым годом становился  все более  потухшим и тревожным.

        Самым тяжелым испытанием для нее, как и для меня было то, чем мы гордились и дорожили больше всего на свете  – Гимн Советского Союза и Красное знамя. Это было последней каплей в ее сложной жизни. И эта капля превратилась в большой ручей, который постепенно уносил ее жизнь,  делая  бессмысленным и неопределенным  то, чем она до сих пор жила.

        Самыми  радостными были для нее минуты, часы, когда наступал великий праздник- День Победы, когда приходили поздравительные открытки от правительства. Она садилась в кресло, и с задумчивостью читала. Перебирала пальцами эти листочки и радовалась как ребенок, а у меня комок подбирался к горлу, и я  тихо уходила, оставляя ее наедине со своим прошлым и с ее настоящим.

        Однажды, в очередной день Победы ее пригласили пройти маршем по родным улицам вместе с теми, кто когда-то защищал наше отечество в грозные годы Великой отечественной.  Мама отказывалась, я уговаривала. Я понимала, что сил пройти у нее может просто не хватить, но я все-таки настаивала и она, наконец, соглашалась.

         Готовиться она начала  за много дней до этого события. Достала ордена, долго смотрела и перебирала их руками, вспоминая годы, опаленные войной, иногда плакала, но я чувствовала, что  желание пройти с каждым днем все росло и росло. И, наконец, наступил этот день, День Победы.  Мама надела свое любимое платье синего цвета с белым воротничком. С левой стороны  платья были приколоты планки медалей. Она почему-то категорически не хотела, или не могла  видеть на груди сами медали.  Я не настаивала, я была рада и тому, что она согласилась и теперь жизнь ее как–то преобразилась.

        Мы все вместе вышли из дома. За руку она вела своего внука, который уже понимал, куда и зачем мы идем. К счастью исполком, около которого собирались все ветераны, был рядом с нашим домом и участок, который они должны были пройти совсем небольшой, всего метров 500-700, не более… Чем ближе мы подходили к исполкому, тем торжественнее и тревожнее становилось на сердце ветерана. Я это чувствовала. Да и я сама, находясь во власти этих событий, начинала понимать, что это все передается и мне. На площади перед исполкомом  уже было много людей, много участников Великой отечественной войны.  Мы остановились. А мама пошла дальше, почему-то оглядываясь на нас, как бы зовя за  собой. Я отрицательно качала головой, я понимала, что сейчас она должна быть там одна. Прошло совсем немного времени, прежде чем я увидела, что она  больше не оглядывается и не ищет нас глазами. Она полностью погрузилась в свой мир…  Мир,  который был ей дорог, и ради которого она пришла сюда…

         Прошло еще немного времени,   я почти уже не видела ее, только иногда, пытаясь глазами найти маму  в обступившей небольшой группе ветеранов, она вдруг на мгновение появлялась.  Я  наблюдала, как она оживленно разговаривала совершенно с незнакомыми ей людьми. Всех их сейчас объединяло одно, у всех  была одна радость  и одна жизнь, которую они достойно прожили. Я видела, как зажглась искорка в  ее глазах, как с оживлением и каким-то азартом она, очевидно, что-то рассказывала, ей отвечали, она кивала головой.  Я,  наконец, увидела улыбку на ее лице открытую и радостную.  И так продолжалось очень долго,  пока им не сказали, что пора собираться в дорогу и пройти эти 700метров  также достойно, как они прошли весь свой жизненный путь.

         Мы шли рядом, недалеко от колонны.  Мы прошли, отшагали,  наконец, прожили заново вместе с ней эти 700метров.  Словно впервые  прошли с ней дорогами войны, которые были очень длинными.  Дорогами,  которые начались для мамы на  военном аэродроме  Выползово, в 41-ом,  и которые закончилась для нее   в Берлине, в мае 45-го…

         И очень долго потом мама находилась под впечатлением этого удивительного марша, заново переживая все то, что было в ее жизни.
         Но время шло вперед. Этот день постепенно отодвигался,  и я видела, как взгляд ее постепенно стал затухать,  она опять становилась прежней …

         Последний год ее жизни  был очень тяжелым как для нее, так и для меня  Мама сильно заболела и почти не вставала. Ее память возвращала ее к давно минувшим дням. Она часто вспоминала то, что было хорошего в ее жизни. Но взор ее  не становился от этого ярче и осознаннее. Очень часто я поднимала ее, и мы бродили по комнатам, переходя то в одну, то в другую. Когда она уставала,  я укладывала ее в постель, и она засыпала на некоторое время,  забываясь  и отвлекаясь от  реальной жизни.

          А потом снова пришла весна. Весна 2001года, которая опять  вдохнула в нее немного жизни. Взгляд на мгновение опять стал таким, каким я увидела его там, на коротком марше ее жизни.
-  Мама!…, Мама! - Кричала я.- Послушай! Вернулся гимн. Снова звучит гимн Советского Союза! Мама, ты меня слышишь? Я ведь знаю, чего для  тебя стоят эти драгоценные звуки! В них вся твоя жизнь. Мама!

           Она услышала….  Она повернула ко мне голову, и крупная слеза скатилась по ее щеке. Она  тихо улыбалась и радовалась этому событию  вместе со мной.
-  Значит не все еще потеряно. Ты не волнуйся, все хорошо. Вот видишь, все хорошо, мама, - бормотала я.
     Я знала, я твердо знала, что она поняла меня, и я этому была очень рада. Как будто я выполнила свой самый большой долг перед ней. 

     А потом наступил ее последний День Победы, который, думаю, снова вдохнул в нее жизнь, и она успела понять, что же все – таки происходит.

Это было 9мая 2001года.
 
И я опять кричала ей, как тогда:
- Мама! И знамя тоже вернули, понимаешь? Все осталось как прежде. Ты понимаешь меня? Жизнь возвращается. Все было не напрасно! Ты понимаешь меня? И не надо так волноваться!  Все хорошо.  Все будет хорошо. Мама!  -  В который раз я повторяла одни и те же слова.

И как же мне было больно и радостно одновременно.

      Я долго еще говорила ей, казалось, самые нужные для нее слава и она понимала меня. Она плакала и понимала. А я сквозь слезы счастливо улыбалась в ответ….

      Подойдя к ее постели, склонившись над ней, я дала возможность обхватить себя за шею, и  мы стали медленно подниматься  вместе.  Так, обнявшись, очень тихо и осторожно начали  наш длинный путь в другую комнату,  где показывали в этот момент  Парад Победы в честь  Победы нашего народа  в Великой войне.  Звучал гимн,  знакомые звуки которого волновали и проникали глубоко в душу и сладкой болью  отзывались в ее сердце. А потом она увидела  его, Красное знамя, которое развивалось на ветру и напоминало  о давно минувших днях.  Слезы вновь покатились по ее щекам…

       Мы прошли эти несколько тяжелых для нее метров, самых последних в ее жизни.
И я благодарна судьбе за то, что она прошла этот последний марш, и что эти  трудные  метры были такими светлыми и такими радостными.

       Больше она уже не вставала, а тихо угасала, но в глазах я все-таки видела эту потухшую искорку, которая зажигала ее до последней минуты, до самого последнего ее марша…

  14. 12. 2010.

Отредактировано Svetlana (2010-12-14 12:53:12)