ДДень. Спортзал

Амина Дзапарова, 4 года. Залина Левина, 43 года
Залина Левина никак не могла унять внучку Амину и не знала, что делать. Она сняла с потного ребенка одежду, но это не помогало. Амина плакала. Террористы становились все раздраженней, их угрозы настойчивей. «Заткните своих ублюдков, или я их сам успокою», — сказал один из них. Залина боялась, что ребенка застрелят.
Чечню Залина знала не понаслышке, сама жила в Грозном еще до распада Союза. Она помнила виды гор и тогдашнее спокойствие. Когда власть Москвы ослабела, национализм в Чечне снова набрал силу. В начале девяностых, еще до первой чеченской войны, группа чеченцев угнала машину у зятя Залины. «Месяц вам на отъезд, — сказал один из них. — Если не уедете, через месяц подожжем дом». Семья уехала за 100 километров, в Беслан, а там, где они жили раньше, вскоре начались боевые действия. Тогда Залина думала, что скрылась от войны.
Ожидание продолжалось, заложники страдали от жары. В спортзале людей было слишком много, чтобы свободно двигаться, ноги вытягивали по очереди. Кто-то сидел спина к спине. Время от времени террористы заставляли всех поднимать над головой руки с растопыренными пальцами: «Ну, сделайте зайчика». Когда в зале становилось слишком шумно от детского плача, они поднимали с места заложника и предупреждали: «Заткните их, а то мы будем стрелять!» Но тишина была требованием едва ли выполнимым. Дети не могут долго молчать.
Амина все плакала и плакала. «Надо спасать ребенка», — думала Залина. Она расстегнула платье и сунула ей под нос грудь. Залине было сорок один, и она забыла, когда сама кормила грудью. Но Амина еще очень мала, и любой теплый сосок, даже если в нем нет ни капли молока, покажется знакомым и успокоит. Голая, мокрая от пота девочка взяла грудь и принялась сосать. Дыхание стало размеренным. Тело расслабилось. Она уснула. «Лежи тихо, — думала Залина. — Лежи тихо».
ДДень. Спортзал
Сопротивление Ларисы Кудзиевой запомнилось боевикам, и через несколько часов после того как ее едва не застрелили, она заметила, что на нее смотрит один из террористов. Маски на нем не было. Ростом под метр восемьдесят, с внушительными бицепсами, он вел себя серьезно и педантично, очевидно пользуясь уважением у других боевиков. Его камуфляжные брюки были аккуратно выглажены, черные ботинки — туго зашнурованы, борода — недавно подстрижена, а в глазах не было озлобления, как у других. Ему, должно быть, слегка за тридцать — достаточно для того, чтобы иметь десятилетний опыт боевика. Он был переговорщиком — подолгу говорил по мобильному с российской стороной. Между звонками он смотрел на Ларису.
Гнев ее не утих. Она продолжала ухаживать за Боллоевым, прижимая тряпки к его ране. Одна за другой они намокали от крови. Она свертывалась, становилась липкой и от жары начинала гнить. Лариса не представляла, что человеческая кровь может пахнуть, как мясные отбросы. Она снова крикнула, потребовав медицинскую помощь, воду и бинты, — но ее никто не слушал. Понимая, что умирает, Боллоев попросил позвать дочерей, которые тоже были в спортзале, и Лариса сделала это. В наказание террористы поставили рядом шахидку с пистолетом, приказав стрелять, если та опять поднимет шум. Боллоев продолжал слабеть; он попросил сына, Сармата, по памяти повторить адрес и имена родственников, чтобы мальчик произнес все это своим спасителям, когда они обнаружат его уже одного. Когда в лице Боллоева появилась смертельная бледность, Абдулла приказал вытащить его из зала. «Куда вы его забираете?» — спросила Лариса.
— В больницу, — ответил тот.
Она знала, что это ложь. Позже, когда в спортзале была уже невыносимая жара, Лариса повела в туалет группу детей. Вернувшись, она села рядом с террористом, который смотрел на нее. Она чувствовала, что между ними установилась связь, и хотела ее использовать.
— Я так поняла, вы здесь единственный человек, кто может правильно объяснить, что происходит, — сказала она.
— Это теракт, захват заложников.
— Я поняла. А что с нами будет?
Он посмотрел на нее — впервые с близкого расстояния. Она уже смыла с себя кровь Боллоева. «Вы останетесь здесь, пока последние федералы не выйдут из Чечни», — сказал он.
— Это дело не одного дня.
— Как только начнутся переговоры, у вас будет все: пища, вода. Все, что нужно.
Он сидел с автоматом и телефоном в руках, боец, вышедший из подполья. Такие как он живут в тени, молятся и появляются, чтобы убивать. «Как тебя зовут?» — спросила Лариса.
— Али, — ответил он. Нетипичное имя для горца.
— Это имя или кличка?
— Я гляжу, ты умная женщина, — сказал он.
— Отвечай на вопрос. У человека должно быть имя. Этим он отличается от животного.
— Это кличка, — сказал он. — Сейчас я Али. Раньше был Байсангур.
— А настоящее имя?
— Оно мне больше не нужно, — сказал он. — Среди живых не осталось никого, кто мог бы звать меня по имени.
Байсангур — легендарный чеченский воин, сражавшийся против России в девятнадцатом веке, — принадлежал к поколению, которое сепаратисты считают героическим. Самый знаменитый из них — имам Шамиль, чье имя перешло к полевому командиру Шамилю Басаеву. Да, когда-то он был Байсангуром, а еще раньше его звали настоящим именем. Но несколько лет назад, сказал Али, когда Россия пыталась подавить их сопротивление, из здешних мест в воздух поднялся военный самолет, который сбросил бомбы на одну из чеченских деревень. В ней не было мужчин. Одна из бомб, сказал он, разорвалась рядом с его женой и пятью детьми. Они погибли. Он посмотрел на Ларису.
— Моя жена была похожа на тебя, — сказал он. — Даже близнецы так не похожи.
Лариса хотела узнать как можно больше, она настаивала. «Как называется твое село?»
— Ну зачем тебе это? — ответил он. — Ты не знаешь, что у нас творят федералы.
ВВечер. Расстрельный класс
В начале шестого вечера, когда Аслан Кудзаев сидел в коридоре вместе с другими заложниками-мужчинами, до него долетели обрывки выпуска радионовостей, который слушали террористы. Радио говорило о захвате школы, и Аслан понял, что мир узнал о взятых в заложники детях. Это было первое известие извне с самого начала захвата, и он почувствовал слабую надежду на то, что им помогут.
Через несколько минут появился Полковник. Он приказал Аслану и еще одному заложнику, Альберту Сидакову, следовать за ним. Они пошли по коридору, поднялись на второй этаж и вошли в кабинет литературы. Там на полу в неестественных позах, в лужах крови, лежали восемь трупов. На дальней стене, выщербленной пулями, висел портрет Маяковского. Аслан все понял. В течение дня мужчин небольшими группами уводили из коридора. Те, кто не вернулся, были расстреляны здесь. Пока он и остальные сидели внизу, сцепив пальцы на затылках, террористы решили, что, раз укрепление школы закончено, мужчины-заложники больше не нужны. От них стали избавляться.
— Откройте окно и выбросьте эти трупы, — сказал Полковник.
Аслан и Альберт подняли первое тело на подоконник и столкнули вниз. Пошли за следующим. Значит, вот как Аслан проведет последние минуты жизни. Он знал, что, когда восьмой труп упадет на траву, его и Альберта тоже расстреляют. Время текло быстро. Он оглядел класс. Полковник вышел. Их охранял только один террорист. Аслан понял, что боевики не хотят сами сбрасывать трупы, боясь снайперов. Он и Альберт представляли для них ценность еще пару минут. Они перекинули еще два изрешеченных пулями тела, один из этих двоих, кажется, был еще жив. Аслан наклонился и сделал вид, что его рвет.
Террорист снял магазин с автомата Калашникова и стал перезаряжать его — патрон за патроном. «Давай выпрыгнем из окна», — шепнул Аслан Альберту.
Альберт молчал. «Давай выпрыгнем», — снова шепнул Аслан.
«Как?» — сказал Альберт, казалось, у него уже не оставалось сил.
Аслан понял, что если прыгать, то это придется делать одному. Автомат охранника был разряжен. Пора. Он наклонился к очередному трупу, а потом резко рванул к окровавленному подоконнику и прыгнул из окна вниз головой. Пролетев пять метров, он упал на четвереньки на кучу тел. В ноге хрустнула кость. Он откатился к стене школы, чтобы в него было труднее стрелять, и пополз в сторону. Он боялся, что террорист бросит гранату. Загремели выстрелы. В окне появился человек в маске. Стена была больше полуметра толщиной, поэтому, чтобы как следует прицелиться, ему пришлось бы сильно высунуться из окна. Он решил стрелять наугад. Пули впивались в землю рядом с Асланом, выворачивая куски дерна. Он как можно быстрее пополз к углу здания. Перед ним была автомобильная стоянка. Он полз дальше, прячась за машинами. Террорист не видел его, поэтому стрелял по автомобилям вслепую.
Аслан услышал крики. От ближайших домов ему махали руками местные жители, милиционеры и солдаты. Спасение было совсем рядом, но еще ближе была смерть. Милицию предупредили, что, если будет причинен вред хоть одному террористу, в ответ начнут расстреливать заложников. Поэтому огонь никто не открыл. Пули продолжали стучать по машинам. Один из солдат бросил дымовую шашку, чтобы перекрыть террористу обзор. Но дым отнесло ветром в другую сторону. Кто-то бросил еще шашку, потом третью, и между Асланом и его преследователем встало плотное облако. Он изо всех сил побежал на четвереньках и наконец достиг придорожной канавы перед школой. Он закатился в нее и замер, лежа в грязи. Его белый костюм был покрыт зелеными пятнами от травы и кровью. Аслан был на свободе. Его жена, две дочери и теща по‑прежнему оставались в школе

Утро. Спортзал
Полковник стремительно вошел в спортзал. С переговорами, сказал он, ничего не выходит. Москва не реагирует и при этом утверждает, что захвачено всего 354 заложника. «Ваш президент — трус, не идет на переговоры, — хрипло сказал он. — Даже к телефону боится подойти». Поэтому, продолжал Полковник, объявляется сухая голодовка. Никакой воды и еды для заложников. В туалет никого не пустят. Русской стороне террористы передали, сказал он, что из солидарности с ними заложники согласны на эти условия.
ППозднее утро. Спортзал
Абдулла отвел в сторону Ларису Кудзиеву. Он хотел знать, кто она. Чеченка или представительница другого мусульманского народа Кавказа?
— Паспорт с собой? — спросил он.
— С какой стати мне брать в школу паспорт?
— Ты ингушка?
— Нет.
— Почему ты в черном?
— Как хочу, так и одета, — почти машинально ответила она.
— Как фамилия?
— Кудзиева.
— А девичья?
— Гасиева.
Абдулла изложил свое предложение. Шахидки погибли, но остался один пояс со взрывчаткой. Она, спокойно смотревшая в дуло автомата, подходит для того, чтобы надеть этот пояс. Он спросил, сколько у нее детей, и она ответила: трое. «Мы выводим твоих троих детей, а если у тебя тут другие близкие, их тоже выведем, — сказал он. — За это ты должна надеть хиджаб и пояс шахидки и стать одной из наших».
Лариса поинтересовалась, что стало с шахидками. «А где же ваши шахидки?» — спросила она.
— Вчера ваши солдаты пытались штурмовать здание, и они погибли, — ответил Абдулла. Это было ложью.
— Знаешь что, я вам все испорчу: я не мусульманка, — сказала Лариса. — А у меня есть время подумать?
— Время у тебя есть, — сказал он. — Иди садись, думай.
Она вернулась к своим детям. Женщины, сидевшие рядом, стали ее расспрашивать. В зале опять становилось жарко. Заложники чувствовали себя все хуже. «Чего они хотели?» — спросила одна из них. Лариса рассказала.
«Иди надень, — посоветовала женщина. — Может, и нас отпустят тоже».
ППозднее утро. Спортзал
Казбек Мисиков почувствовал, что провод внутри изоляции сломался в его пальцах. Дело было сделано, но он знал, что искра может проскочить при случайном контакте. Он растянул синий провод в стороны, как резинку, чтобы концы металлической начинки разошлись как можно дальше.
Но теперь была новая проблема. В месте растяжения изоляция побледнела. Дефект был слишком заметен. Террористы уже несколько раз осматривали провода и бомбы, и если это произойдет еще раз, все будет раскрыто. Тревога его росла. Они с женой договорились: в случае штурма Ирина будет заботиться о старшем сыне Батразе, а он — о первокласснике Ацамазе. Ацамаз был истощен и обезвожен. Казбек часто заглядывал ему в глаза, и иногда казалось, что мальчик теряет сознание. Он нашел, как поддержать его силы. Другие заложники шепотом рассказали ему, что небольшими порциями можно пить мочу. Казбек собрал ее у соседей. Мальчик сначала не хотел пить, но когда увидел, что другие дети пьют, сделал глоток. «Хочу колу», — сказал Ацамаз.
— Когда выйдем отсюда, куплю тебе ящик, — ответил Казбек.
Но теперь новая опасность была рядом, и он должен был пойти на еще один риск. Когда мимо проходил один из трех террористов-саперов, Казбек вежливо обратился к нему: «Этот провод, что на проходе, — за него все время задевают. Ни вам, ни нам не нужно, чтобы мы все взлетели на воздух».
— Что ты предлагаешь? — спросил террорист.
— Был бы гвоздь, можно было бы подвесить провод, — ответил Казбек.
Террорист вернулся с молотком и металлическим дюбелем. Казбек встал и вбил его в стену. Потом поднял провод и несколько раз намотал на дюбель, стараясь скрыть бледно-голубой отрезок. Сверху он надел деревянную катушку и крепко прижал ее. Разорванная часть провода была спрятана. Казбеку повезло. Он сел на место рядом со своей семьей — под бомбой, которая была теперь обезврежена.
ДДень. Раздевалка

Махар Цкаев, 5 лет
Залина Левина и Фатима Цкаева прятались в раздевалке вместе со своими маленькими детьми. Время шло, в раздевалке становилось все больше кормящих матерей с младенцами, которые искали тут убежища от жары. Помещение превратилось в ясли. Проходя мимо, Абдулла решил поддразнить их: «Может, скоро кое-что вам расскажем». Фатима умоляла рассказать прямо сейчас. Тот рассмеялся. Через два часа он намекнул: «Если ему разрешат войти, может, мы отпустим грудных детей».
В голове Залины завертелись мысли. Кому разрешат войти?
Около трех часов дня мимо дверей прошел новый мужчина. Высокий, хорошо сложенный, с густыми усами, с седеющими волосами, в сером пиджаке. Его узнали сразу: это был Руслан Аушев, бывший президент Ингушетии, ветеран афганской войны. Аушев пользовался уважением и на родине, и среди сепаратистов, но был смещен Путиным, который заменил его на своего человека из КГБ. Политическая карьера Аушева на этом закончилась. Но там, куда он сейчас пришел, его встретили как самого важного человека в мире. «Аушев! — подумала Залина. — Нас отпустят!» В спортзале раздались аплодисменты. Аушев остановился у их двери. Террорист показал в сторону раздевалки: «Здесь женщины с грудными детьми». Аушев заглянул в раздевалку и сказал женщинам: «Вы знаете, кто я?» — «Конечно, знаем», — ответила одна из матерей.
Он повернулся и вышел. Женщины встали, держа своих детей, дрожа от волнения. Они провели в плену уже более тридцати часов, без еды, почти без воды, без сна. Они пережили стрельбу и взрывы. Их дети больше не вынесут этого. Скоро они могут начать умирать. В дверях появился Абдулла.
— Мы освободим вас, — сказал он. — Вам будут показывать наши фотографии, и если кто-то укажет на нас — а мы это узнаем, — мы расстреляем 50 человек, и это будет на вашей совести. Так, по одному грудному ребенку с женщиной.
Фатима стояла у самой двери. Но она не сдвинулась с места.
— Дайте мне взять всех моих детей! — стала просить она, напомнив Абдулле о двух старших дочерях, о Кристине, у которой слабое сердце. — Вы же сами ее откачали! Отпустите всех нас.
— Нет, — сказал он.
— Отпустите моих детей, а я останусь.
— Нет.
Фатима зарыдала. «Тогда отпустите Кристину с маленькой!»
Абдулла пришел в ярость. «Я сказал тебе нет, сука! Из-за тебя, сука, теперь никого не отпущу».
Он посмотрел на остальных женщин и приказал: «Все обратно в зал!» Залина была в панике. Прижимая к себе внучку, она прошла мимо Абдуллы. Вместо того чтобы идти налево в спортзал, она повернула направо, в сторону главного школьного корпуса. Она приняла решение. «Я ухожу, — думала она. — Пусть стреляют мне в спину».
Другой террорист преградил ей путь. «Стой, куда?» — спросил он. Она кивнула на Абдуллу: «Он мне разрешил». До большого школьного коридора оставалось несколько метров. Ей показалось, что она прошла целый километр. Залина миновала дверь и увидела Аушева у выхода в конце коридора. Она пошла к нему. Он махнул ей рукой.
Босая Залина шла быстрым шагом. Она прижалась щекой к щеке Амины. Сердце колотилось в груди. Выстрелят или нет? Она не оглядывалась. Коридор был усыпан битым стеклом. Но ее подошвы не чувствовали боли. Вслед за ней двинулись и другие женщины. Вереница матерей с младенцами двигалась к выходу, всего — двадцать шесть человек.
Залина сосредоточила все внимание на двери. Она прошла мимо Аушева, стоявшего рядом с Полковником. «Большое вам спасибо», — сказала она по‑чеченски. Выход был забаррикадирован столами, один из террористов отодвинул их и открыл дверь. В коридор ворвались свежий воздух и свет. Залина вышла.
За ней по коридору шла и выла Фатима Цкаева с грудной Алёной на руках. Дальше идти она не могла. Рыдая, она отдала ребенка террористу в черной футболке. В спортзале было еще двое ее детей. Она решила остаться. Террорист понес Алёну к Аушеву, отдал ему девочку. Плач Фатимы разносился по коридору.
Залина с Аминой на руках уже бежала через школьный двор, где накануне была торжественная линейка. На асфальте валялись цветы. С крыши ей закричал мужчина: «Там снайперы! Бегите!»
Наконец, женщины подошли к линии оцепления. Их ждал пункт первой помощи, лекарства, еда, вода. Но Залина ничего этого не заметила. Не замедляя шага, она пошла к своему дому, стоявшему внутри оцепления, вошла в подъезд, поднялась по лестнице и остановилась перед дверью своей квартиры. У нее не было ключа. Она постучала. Идти с Аминой в школу было ошибкой. Попасть в заложники тоже было ошибкой. Но террористы приняли ее за кормящую мать. Она вышла на волю благодаря их заблуждению. Они были свободны. Амина была жива. Но у кого же ключ? Она спустилась по лестнице обратно к выходу. Четверо солдат подошли к ней. «Дайте мне ребенка», — сказал один, протягивая руки. Амина посмотрела на их форму и начала выть. «Не трогайте моего ребенка! — резко крикнула она. — Я никому ее не отдам!»

13:25. Cпортзал
Ирина Налдикоева не меньше двадцати минут пролежала среди трупов, закрывая собой своего сына Казбека. Рядом, обнимая Алину, лежала племянница Ирины, пятнадцатилетняя Вика Дзуцева. Огонь распространялся по потолку зала. На обоих детях были только трусы, ставшие уже почти черными.
В момент первого взрыва дети спали на полу, и это спасло их. Но осколки от первого взрыва ранили Ирину в ногу, осколки от второго попали ей в челюсть и шею. У нее кружилась голова, она не знала, что делать. Над школой кружились вертолеты. Она опасалась, что один из них могут подбить, и он рухнет на зал. Она помнила, как из зала уводили заложников, и теперь боялась идти за террористами, но выбора не было. Спортзал был охвачен огнем.
Появился Абдулла, он искал выживших.
— Кто живой, вставайте и идите в столовую, а то вас здесь убьют! — крикнул он. Потом добавил по‑осетински:
— Быстрее, быстрее!
Они встретились взглядом с Ириной.
— Это к тебе относится!
Ирина взяла за руку Казбека, велела Вике вести Алину, и они пошли. Тела разметало взрывом по широкой дуге вокруг дыры в стене; их было так много, что Ирина и Вика с трудом находили, куда ставить ноги. Несколько раз малышей приходилось поднимать над кровавыми останками.
В центральном коридоре Вика с Алиной упали, но террорист погнал Ирину к столовой. Заглянув туда, она увидела окровавленных заложников и террористов, стрелявших из окон. Ее первым инстинктивным желанием было спрятаться от этого, и она, не останавливаясь, побежала дальше, вверх по лестнице, в актовый зал, где укрылась на сцене за бордовым занавесом. Там уже было человек двадцать заложников. К Ирине подошла девочка, оторвала кусок от своей черной юбки и перевязала ей ногу. Ирина держала Казбека и ждала. Снаружи пули били в стены школы.
ООколо 14:00. Тренерская

Георгий Гулдаев, 9 лет. Кира Гулдаева, 65 лет
При таком количестве вооруженных террористов в школе № 1 спасателям и спецназу было крайне трудно к ней приблизиться, тем более что военные были застигнуты врасплох. К моменту первого взрыва два танка Т-72 с заглушенными двигателями стояли в одном квартале на восток от школы на улице Коминтерна. Экипажи этих машин были поражены произошедшим не меньше, чем толпившиеся вокруг штатские, и начали спорить, что делать. В пятиэтажном жилом доме, выходившем на школу с северо-востока, дежурило подразделение российских снайперов. Для них взрыв тоже стал полной неожиданностью, и они высыпали на балкон посмотреть, что произошло. Они начали прикрывать огнем заложников, бегущих из спортзала. Отряд спецназа, только что выведенный из оцепления и отправленный на учебный полигон в близлежащую часть, выехал обратно и, вернувшись в Беслан, на ходу вступил в бой, начавшийся, когда они оставили позиции.
Беспорядок и замешательство царили во всем нестройном оцеплении, состоявшем из осетинских милиционеров, сотрудников ГИБДД, солдат-срочников, местных жителей с ружьями и отрядов спецназа. Одним было приказано наступать, другим — рядом с ними — наоборот, не стрелять. Впрочем, постепенно люди осознали, что это и есть решающий бой, и пошли вперед. Свинцовый дождь обрушился на школьные стены, высекая из них красную пыль. За атакующими следовали санитары с носилками.
Через час солдаты подошли вплотную к спортзалу, их огневая атака уже нанесла террористам ощутимые потери, из многих помещений боевики были вытеснены. Несколько террористов ранено, несколько убито. Спортзал, в котором полыхал потолок, оборонять не имело смысла. Поэтому террористы удерживали в своих руках столовую, на окнах которой стояли решетки. Для этого им понадобились новые живые щиты, поэтому Ибрагим вернулся в тренажерный зал за теми, кто там скрывался. Это был темноволосый молодой человек, на вид не старше двадцати пяти, в футболке и жилете с боеприпасами. Он вошел в зал и начал кричать, обращаясь к лежавшим на полу заложникам. Среди них был и Казбек в своих оранжевых бинтах; казалось, что жить ему оставалось недолго. Остальные выглядели еще ходячими. «Кто хочет жить, выходите!» — крикнул Ибрагим. Никто не подчинился.
— Выводите людей! — крикнул он. — Горит потолок!
— Ты уходи сам, — ответила Лариса. — Мы останемся.
— Крыша ведь обрушится, — сказал он.
Лариса опасалась, что при неповиновении Ибрагим начнет стрелять. Она повела группу заложников к двери, где к ним присоединился школьный учитель физкультуры Иван Каниди. Ибрагим знаками велел пробираться, пригибаясь у окон, чтобы не получить пулю. Сверху шел жар, падали куски горящего потолка. Дочь Ларисы Мадина вела за руки троих детей, но один мальчик вырвал руку и отбежал, чтобы спрятаться среди трупов.
Ибрагим подгонял их, по пути поднимая с пола всех живых заложников. В дальнем конце зала он завел их в тренерскую, где выглянул из окна, чтобы понять, насколько продвинулось наступление россиян. В тот момент, когда он отвернулся, на него бросился Иван Каниди.
Учителю физкультуры было семьдесят четыре, но он всю жизнь занимался спортом и был очень силен. Каниди схватил автомат Ибрагима. Ствол оружия угрожающе мотался из стороны в сторону.
— Отпусти автомат! — крикнул Каниди.
— Отцепись, старик! Убью! — хрипло ответил Ибрагим.
Они дрались за автомат, кружась по кабинету, на чьем полу валялись баскетбольные мячи и спортивный инвентарь. Через минуту Каниди навзничь упал с автоматом, но не успел направить его на террориста — тот вытащил пистолет и выстрелил старику в грудь. Ибрагим вырвал оружие из рук убитого и обернулся к заложникам. «Все выходите отсюда!» — приказал он.
Они пошли к столовой. Пожилая Кира Гулдаева, которую Ибрагим поднял с пола в спортзале, что-то заподозрила и, когда Ибрагим отвернулся, затащила своего шестилетнего внука Георгия в одну из классных комнат. Лариса и Мадина остались во власти Ибрагима, который привел их в столовую.
То, что они увидели, было ужасно. Каждый этап трагедии — сначала захват сотен детей и взрослых, потом их неволя, в ужасных условиях, среди бомб; расстрелы их отцов и учителей в кабинете литературы; взрывы, растерзавшие десятки людей, — был погружением все глубже в пучину жестокости, насилия, парализующего страха. Столовая была крайним пределом. Женщины стояли у окон, истошно крича и размахивая белыми тряпками. Пули стучали по стенам. В воздухе висели пыль и дым. Пол был покрыт осколками стекла вперемешку с кровью. В зале воняло порохом, протухшей пищей, потом. Бородатые террористы перебегали в дымке, стреляя и выкрикивая команды. Лариса оценивала ситуацию, сжимая руку своего сына Заурбека. Мадина держала двух детей, приведенных ею из тренажерного зала. Она даже не знала, как их зовут. Наконец, все четверо забежали за угол около посудомоечной комнаты, где уже теснилось не менее двадцати заложников. Две девочки пытались забраться в огромную суповую кастрюлю. Мертвые женщины и дети лежали на кухонном кафеле. Семья Ларисы Кудзиевой заняла место на полу.
ННачало третьего. Тренажерный зал
Казбек Мисиков пытался прийти в себя. Он терял сознание от потери крови, но Ацамаз приводил его в чувство, брызгая водой в лицо. Казбек знал, что ему надо найти в себе силы. В тренажерном зале находилось чуть больше десяти человек, но из них лишь трое взрослых, и Казбек среди них был единственным мужчиной. Из спортзала шел жар и оранжевое сияние от пламени. Снаружи гремел бой. Заложники оказались практически на линии фронта, забытые всеми, но живые.
Через зарешеченные окна выбраться было невозможно. Ирина нашла кусок бумаги, написала на нем красной губной помадой: «ДЕТИ» и выставила в оконном проеме — чтобы в них не стреляли. Казбек тоже подполз туда и закричал в разбитое окно: «Здесь дети! Не стреляйте!»
На нем был окровавленный тюрбан, и он подумал, что его могут принять за араба. Выглянув в узкий проход между домами, он вдруг увидел районного прокурора, который, обернувшись, тоже заметил Казбека. Оба были поражены.
«Алан!» — вскрикнул Казбек. Прокурор бросился к окну: «Что нам делать?»
С ним был вооруженный человек, и Казбек попросил его направить ружье на входную дверь в тренажерный зал, на случай, если вернется кто-то из террористов. Сил у Казбека было мало, но он сумел поднять с пола гриф от штанги и просунуть его между прутьями решетки. Мужчины с той стороны использовали его как рычаг и высадили раму. Путь к побегу был открыт. Ирина начала передавать детей — сначала самых маленьких, потом взрослые помогли выбраться сильно обожженной девочке-подростку. Когда все дети были снаружи, за ними последовали взрослые.
ТТретий час дня. Столовая
Не прошло и пятнадцати минут с тех пор, как Ирина Налдикоева с сыном спрятались в актовом зале, а террористы уже нашли их и погнали вниз, в столовую, где им открылась страшная картина. Зал был набит заложниками — полуголыми, грязными, израненными осколками от взрывов и пулями, обожженными, обезвоженными. Ирина нашла свою племянницу Вику, та сидела под окном, ее длинные волосы слиплись от пота.
— Где Алана? — спросила Ирина.
— Вот она, — ответила Вика, указав на ребенка, сидевшего в толпе других детей.
В столовую с улицы влетали пули. Ирина сгребла своих детей и поползла с ними по залу. У большого холодильника она, тяжело дыша, остановилась. Один из террористов протянул ей ведро с водой и чашки, и она дала попить каждому ребенку. Они жадно глотали влагу. Наконец подошла очередь самой Ирины, она поднесла чашку ко рту, набрала воды и уже собиралась проглотить ее, но вода вместо этого вылилась на ее блузку. Ирина не поняла, что произошло, прикоснулась к подбородку и обнаружила сквозное осколочное ранение. Снизу на челюсти зияла дыра, из которой на грудь текла вода, смешанная с кровью. Ирина отставила чашку в сторону.
Вокруг нее было не меньше шести убитых детей, и она понимала, что это место опасно. Таща за собой своих детей, она поползла в посудомоечную, запихнула их под раковины и сама легла рядом, заслонив их своим телом. Пули все свистели; некоторые из них рикошетили от оконных рам и прутьев решетки, изменяя траекторию. Одна из пуль попала в раковину над сыном Ирины.
На полу без движения лежал террорист, открыв рот с золотыми зубами. Его голова была забинтована. В шкафах вдоль стен, среди кастрюль и сковородок, прятались маленькие дети. Террорист встал и, шатаясь, вернулся в бой. В окне с другой стороны от двери стояла Лора Каркузашвили, справа от нее — Аида Арчегова. Между ними то и дело просовывался Абдулла, стрелял и приседал снова. В углу через решетку вел огонь Ибрагим, его руки были окровавлены. Снаружи им отвечали градом пуль. Лора, раненная в грудь, упала и больше не двигалась. Аида продолжала стоять, крича и размахивая белой тряпкой. Рядом с ней в окне сидел мальчик.
— Не стреляйте! — кричала Аида.
Она простояла в окне не меньше двадцати минут. Каким-то чудом пули миновали и ее, и ребенка. Она не знала его имени. За все время он произнес только одну фразу: «Тетя, я не хочу умирать». Много раз, улучив момент, она спускала мальчика на пол, но Абдулла неизменно приказывал посадить его обратно. Когда Абдулла в очередной раз отвернулся, Аида стащила мальчика с подоконника и посадила под стол. Она опять встала в окне, но вдруг почувствовала, как что-то сильно ударило ее в левую часть лица, от чего голова резко дернулась в сторону. Пуля снесла ей часть нижней челюсти. Она была тяжело ранена. Аида посмотрела на Абдуллу, прятавшегося за ней.
— Можно мне сесть? — спросила она. — Мне плохо.
— Меня не волнует, хорошо тебе или плохо, — сказал он. — Стой, если хочешь жить, и кричи: «Не стреляйте!»
У нее кружилась голова. Прогремел взрыв. Аида упала.
Столовая была полна убитых, раненых, съежившихся от страха людей. Снаружи послышался громкий скрежет. Над школьным забором появилась башня танка Т-72. Его пушка выплюнула пламя, затем грохнуло. Весь фасад школы содрогнулся, с потолка посыпалась пыль. Снаряд попал в одно из школьных помещений.
ДДень. Спортзал
Террористы оставили спортзал, вытесненные оттуда пламенем пожара, огнем снайперов, штурмующими солдатами. Зал, в котором они держали более 1100 человек, который увешали и уставили бомбами, больше им не принадлежал. Огонь пожирал потолок и крышу. Под пылающим потолком, на полу, лежали вповалку, в неестественных позах, убитые и тяжело раненные, полуодетые, некоторые почти голые. Жар иссушал воздух.
Долгое время почти все оставались неподвижны, пока не пошевелилась Марина Канукова, учительница начальных классов, которая вместе с девочкой-третьеклассницей притворились мертвыми. Жар стал уже невыносимым, к тому же она услышала голос солдата, который призывал всех выживших спасаться отсюда ползком. Но на полу было слишком много трупов, чтобы ползти по нему, и поэтому Марина взяла девочку за руку, и обе, пригнувшись, стали перешагивать через мертвых. Над их головами ревело пламя. Наконец они добрались до тренажерного зала, где их встретили солдаты и местные мужчины, переправившие их через окно на улицу. Позади оставались убитые и раненые, на которых уже сыпались угли и целые куски горящей крыши. Воздух наполнился запахом горящего пластика и паленого мяса.
Сопровождаемый бойцами спецназа, к западной стене спортзала подъехал БТР-80. Восьмиколесная бронемашина, ведя непрерывный огонь из 14,5-миллиметрового пулемета в орудийной башне, подкатила к двери, через которую два дня назад загоняли заложников. БТР протаранил стену.
Солдаты и местные жители пробрались в раздевалку и освободили группу кричащих, обезумевших от страха заложников, тела которых были покрыты кровью и экскрементами. В здание школы проникало все больше бойцов. Наконец россияне полностью взяли под контроль спортзал, но случилось это слишком поздно. Перед ними на полу спортзала лежали груды горящих трупов.
ДДень. Столовая
Выжившие заложники сгрудились в углу столовой рядом с посудомоечной — человек двадцать пять на очень небольшом пространстве. Но пули еще свистели. Наконец внешнюю стену сотряс удар. Заложники увидели, что с окна в левом углу слетела решетка. Внутрь пробрались трое спецназовцев.
Это были ловкие и сильные ребята в шлемах и бронежилетах. Они стояли между ранеными и убитыми, а под ногами у них были осколки стекла, кровь, патронные гильзы. У одного из руки текла кровь. «Где эти ублюдки?» — прошептал один из них.
Дверь кладовой распахнулась. В ней стоял Ибрагим. Спецназовцы и террорист одновременно открыли огонь над головами заложников. Ибрагим исчез в кладовой и тут же появился опять с двумя ручными гранатами. Когда он бросал их, его уже прошивали пули.
Время точно замедлилось.
Лариса Кудзиева проследила за одной из гранат: гладкий овальный предмет из металла, размером с лимон, пролетел мимо нее и, отскакивая от кафельного пола, запрыгал к солдатам. Под Ларисой был сын, рядом — дочь. Женщина прижала к себе мальчика, стараясь загородить его ногой и рукой, второй рукой она заслонила лицо дочери.
Ручная граната — это небольшое взрывное устройство в металлической оболочке. Время от приведения в действие запала до детонации заряда составляет несколько секунд. В момент взрыва металлическая оболочка разрушается и превращается в осколки, летящие со скоростью сотен метров в секунду. За ними следуют ударная и тепловая волны. Осколки могут убить человека, находящегося в радиусе пятнадцати метров. Столовая же имела не более шести метров в поперечнике.
Граната взорвалась.
После того как Ларису хлестнуло волной металла, ее точно обволокла тишина — то есть из внешнего мира никаких звуков до нее не доходило, зато в собственных ушах стоял сильный, точно хрустальный звон. «А умирать, оказывается, легко», — подумала она. Но она не умерла, во всяком случае, сразу — потому что медленно, как во сне, провела рукой по сыну, лежавшему под ней. Он был жив.
Осколками ей снесло правую часть лица и раздробило правую руку. Лариса не хотела, чтобы мальчик увидел, во что она превратилась, поэтому отвернулась и закрыла лицо левой рукой. Под пальцами она ощутила кровоточащую плоть и обломки кости, которые были такими острыми, что об них можно было уколоться. Лариса потеряла сознание. К ней подползла дочь.
У лежавшей рядом с Ларисой учительницы была оторвана нога. Один из бойцов спецназа погиб. Погибли дети, которых привела Мадина. Погибла одна из соседок Ларисы. Погибла еще одна учительница. На полу столовой было кровавое месиво.
Лариса казалась мертвой, но Мадина нащупала у нее пульс. Значит, мама жива. В столовую проникли другие спецназовцы. Они велели тем, кто выжил, следовать за ними. «Моя мама еще жива», — сказала Мадина.
— Мы о ней позаботимся.
Мадина взяла на руки младшего брата и передала его через окно какому-то мужчине. Он помог ей выбраться, и брат с сестрой побежали в сторону своего дома. Они были спасены.
В посудомоечной Ирина Налдикоева почувствовала, как тряхнуло стену, но осталась на месте, заслоняя детей, прижимая их к полу, не понимая толком, что произошло. В этой небольшой комнате было две двери, и через несколько минут в проеме одной из них, невысоко над полом, появилась голова мужчины в шлеме. Это был спецназовец, он передвигался ползком, лицо его лоснилось от пота. Ирина поняла: российские солдаты в здании. Поняли это и дети, прятавшиеся среди кастрюль. Двери шкафов распахнулись, дети высыпали наружу и побежали мимо солдата, ища выход наружу.
Ирина с Казбеком и Аланой пошла за ними — через дверь, мимо изуродованных тел, к окну. Она передала детей наружу, затем вылезла сама. Она была на воле, окруженная воздухом осени, под ногами была трава. Пошатываясь, Ирина пошла дальше и завернула за угол первого дома по улице Коминтерна. Она не понимала, куда делись ее дети. Она села на землю. Кто-то подошел к ней и увел ее.
ННачало вечера. Одна из классных комнат
Стрельба нарастала и затихала, а Кира Гулдаева с внуком Георгием все еще прятались в классе. К стене были прислонены шесть автоматов Калашникова, на полу разбросана камуфляжная форма, стены испачканы кровью. Казалось, что террористы приходили сюда отдохнуть во время боя. Кира притянула Георгия поближе к себе. На мальчике были одни трусы. Бабушка ощупала его тело и нашла на спине, ягодицах и стопе мелкие осколочные ранения. Из каждого каплями сочилась кровь. Ее собственные раны были серьезнее, по ним можно было восстановить историю этого страшного дня: два пулевых ранения, в том числе сквозное ранение руки, осколочное ранение плеча, ожоги.
Она сидела на месте долго, боясь, что террористы могут вернуться, и гадая, когда придет помощь.
— Жди здесь, — велела она внуку, а сама подползла к двери.
На другом конце коридора стоял солдат. Они заметили друг друга. Он бросился к ней. Когда он бежал через открытое пространство, раздались выстрелы. Пуля попала ему в висок. Он с трудом вошел в класс, бросил автомат, взялся обеими руками за шлем и упал. Он лежал без движения. Брошенный им автомат был направлен на Киру и Георгия. Она отпихнула ствол доской. В класс вбежал еще один солдат, раненый. Он прислонился к стене.
— Лягте на пол, — крикнул он женщине и мальчику.
В класс влетело что-то круглое. Взрыва Кира не слышала из-за контузии. Следующее, что она увидела, — солдат, бинтующий ногу и говорящий что-то в микрофон, который болтался у него на шее. В классе появились еще солдаты. Школа явно переходила под контроль российских войск.
Киру и Георгия положили на носилки и переправили наружу через окно. Санитары понесли ее бегом, но один из них споткнулся, и Киру уронили на землю.
— Где мальчик? — кричала она. — Где мой мальчик?
ВВечер. Столовая
Лариса Кудзиева очнулась, не понимая, сколько времени она пролежала на полу. Все заложники вокруг нее были мертвы. Она попыталась двигаться, но на правую руку будто кто-то навалился. У нее было сильно изуродовано лицо, и солдаты проходили мимо, принимая ее за убитую. Овладев зданием, они вели себя спокойней. Один остановился над Ларисой. Она видела его как в тумане. Левой рукой она попыталась вытереть с глаз кровь. Солдат посмотрел на нее с удивлением.
— Потерпи, девочка, — сказал он. — Сейчас принесут носилки.
ННочь. Больница во Владикавказе
Николай Албегов подошел к двери палаты и стал смотреть на жену своего сына. Ему было шестьдесят шесть, в прошлом водитель грузовика. От волнения он едва мог устоять на месте. Худощавое тело его невестки Ирины Налдикоевой было распростерто на кровати. Голова и шея были забинтованы. Сознание затуманено анестезией. Трубка капельницы впивалась в руку.
Беслан и Владикавказ были охвачены чувством ужаса. Морг в городе был уже переполнен, трупы укладывали прямо на траву. Во владикавказском морге тоже росли ряды тел, ждавших опознания. Бегство заложников и их спасение были так спонтанны и беспорядочны, что многие не знали, живы ли их дети и супруги. Родственники услышали, что в спортзале под обрушившейся крышей остались обугленные тела. Живые бродили над мертвыми, вглядываясь в неопознанные трупы, ища своих.
Семья Николая была избавлена от этой муки. Ирина прожила в его доме девять лет. Она подарила семье сына и дочь, выполняла почти всю домашнюю работу. В Беслане его дом был одним из самых традиционных. Ирине не полагалось первой обращаться к свекру. Она говорила с ним, только когда он ее о чем-нибудь спрашивал. Такие проявления родственных чувств, как объятия, были исключены.
Он стоял у двери — сухощавый старик, одетый в свой лучший костюм. Он еще толком не знал, что произошло в школе. Но он знал, что она вывела детей. Он подошел к кровати, нашел на ее лице место, где не было бинтов, и поцеловал.
44 сентября. Ночь. Больница во Владикавказе
Врач осматривал Ларису Кудзиеву. Ей сделали уже две операции, но она по‑прежнему в коме. Осколки нанесли ей слишком много ран — перелитая кровь вытекала через них наружу. У нее упало давление. Она была на грани смерти. Больница была переполнена ранеными, и наконец Ларису признали мертвой. Санитарки обмыли ее и привязали бирку к пальцу ноги.
Однако Лариса Кудзиева не умерла, и через несколько часов другой врач обнаружил, что она жива. 4 сентября ее вновь положили на операционный стол. У нее не доставало большей части одной из глазниц, правая половина лица была сплошной раной, правая рука изорвана в клочья и сломана в трех местах, средний палец на ней — оторван, весь правый бок пострадал от ударной волны и осколков. К счастью, осколки не задели ни крупные артерии, ни правое легкое. Еще до рассвета ее состояние стабилизировалось. Наконец она пришла в себя, хотя все еще было в тумане. Хирург задавал ей вопросы, чтобы определить состояние нервной системы.
— Когда у вас день рождения?
— Четырнадцатого.
— А месяц?
— Май.
— Забудь, — посоветовал врач. — Теперь твой день рождения — четвертого сентября.

Вечная Память погибшим в Беслане.