Здравствуйте, однополчане!
И с праздником Советской Армии вас!
Хочу представить вам ряд фотографий, сделанных во время акта вручения 3-й армии Красного Знамени и Ордена Красного Знамени, а также парада гарнизона г. Стендаль, посвященного этому торжеству.
Для нас это было действительно торжество, превосходившее торжества, посвященные вручению нашей дивизии Почетного Знамени в честь 50-летия Октябрьской революции. Так, во всяком случае, мы воспринимали тогда эти события. Нашему призыву повезло, за три года был ряд разных событий, оставивших след в памяти. С точки зрения политической значимости и эмоционального воздействия, это самое яркое.
О награждении армии и предстоящем параде нам было объявлено заранее, возможно, недели за две. Было создано сводное подразделение (точного названия не помню) барабанщиков, которые тренировались в течение довольно долгого времени. Для усиления звука шагов колонны барабанщиков на марше к подошвам их сапог подбивали (не очень плотно) стальные подковки (как на каблуках). Я это знаю и помню потому, что наводчик орудия моего танка – Владимир Коковин - был в составе этого подразделения.
Точных формулировок приказа о причинах вручения Знамени и Ордена я не помню. В памяти осталось лишь самое общее – связь с боевым пошлым, с заслугами. Возможно, и с достижениями в боевой подготовке. Последних, в отношении армии, мы, естественно, оценивать не могли. Но, возможно, была какая-то связь с т.н. «Московской проверкой» (проверка Министерством обороны СССР), которая была проведена или в последних числах января, или в первых числах февраля 1968 г. Поэтому несколько слов о ней.
О проверке и нашем участии в ней нам сообщили, кажется, за день ли два до ее начала. Говорили, что это – достаточно редко (или не часто) используемый способ оценки боеготовности соединений, объединений. От проверяемой армии выбирается дивизия, от дивизии – полк, от полка – какое-либо подразделение. Выбор пал на наш полк, а в полку – на наш танковый батальон. Какую оценку получит это подразделение, такую вставят и полку, и дивизии, и армии. Нам это объяснили. Понятно, что мы были в известном напряжении, а офицеры, кажется, в еще большем (нам дембель не отменят, а им для прохождения службы эта оценка была, видимо, важна). Говорили, что поставленные задачи надо выполнять во что бы то ни стало.
Было сказано, что тревога будет объявлена без предварительного уведомления, в любой момент. Ждали ночью, утром. До обеда были, кажется, на огневом городке (около деревни Инглинген). Вернулись, пообедали. Расслабились. Команда построится. Вывели батальон на плац (у сквера между столовыми), чтобы представить проверяющим. Ждали, ждали... Недалеко стоял командир полка полковник Папидзе с группой офицеров. Мы подзамёрзли. Очевидно, чтобы подбодрить нас, подошел Папидзе. Вплотную я его видел только в этот раз. Что-то говорил, что уже не помню. Запомнил только, что он посочувствовал нашему ожиданию и рассказал грузинский анекдот о том, что думает невеста, оживающая жениха. Пересказывать не буду, обозначу суть сюжета: она в нетерпении. Ждет, ждет и думает про себя и жениха... Что думает пересказать не могу. Настроение у нас поднялось. Уже не помню, пришла комиссия или нет. Кажется, ее не было. Вернулись в казарму, расслабились. Отдохнуть бы. И тут: «Батальон, тревога!»... Кажется, в этот раз, боеприпасы с машин мы не выгружали.
Проверка состояла в почти непрерывных маршах на предельной для нас и по дорожным условия скорости: до района сбора по тревоге (где-то километрах в 20-25 к северо-западу или западу от Стендаля), оттуда, после небольшого перерыва снова вперед. Помню, шли по бетонке через какую-то деревню, на дороге через которую велись ремонтные работы. Здесь мы немцам разворотили все. Население было озлоблено – нам махали кулаками, кидали что-то, мы в ответ с башен отвечали им тем же. Мы, ребята 1946-48 годов рождения, и любить их нам было «не с руки». Механик-водитель танка комбата рассказывал потом, что была попытка преградить колонне путь. Танк остановился. Комбат требовал: «Вперед, вперед». Возникла тяжелая ситуация. Он рассказывал, что трогая танк, дал больше газа, танк дернулся, пробуксовал. Выжал сцепление и горный тормоз. Танк дернулся, встал, рычит... Толпа расступилась. Колонна пошла. Не верить ему у меня не было и нет оснований. Я хорошо знал и его, и его опыт.
Дальше шли по бетонкам (уже темнело) довольно быстро. Местами – по брусчатке (она покатая к сторонам), на ней, помню танки сносило к обочине, механики-водители все время подворачивали к центру, поэтому танки шли как-то странно (как собака иногда бегают) – немного бочком. Было приличное напряжение. По этой дороге мы, видимо, вышли куда-то, как я понимал, к в сторону Бисмарка или Гарделегена и, не доходя до их, повернули налево, и вышли на какую-то дорогу к Магдебургскому полигону и далее по его территории (слева поле, справа лес), вышли на старую бетонку (в районе между наблюдательным пунктом, который мы промеж себя называли «пивная кружка» и Штатским полигоном. Дальнейшего точного маршрута движения по полигону я не помню. Возможно, пошли в сторону от деревни Штатс, к исходным рубежам танкового стрельбища. Хорошо запомнил возвращение домой. Шли, в основном, по проселкам. Веселая дорога была. Ночь, морозец (на башнях командиры мерзли, особенно руки; меня спасли найденные в каптёрке кожаные рукавица с овечьим мехом внутри). Лучшие условия для мотора и гусениц. На этих дорогах наши Т-55 развивали такую скорость, которую я прежде не наблюдал и о которой не слышал. С места командира на башне в открытом люке механика-водителя хорошо был виден спидометр (слева от него, на боковой броне). Он часто показывал 50-52 км. По бетонкам с такой скоростью наши танки не ходили (сцепление гусениц с бетоном плохое, опасно, может занести), летом по проселкам – такой скорости не разовьешь (теплый, влажный, пыльный воздух, мотор греется, гусеница сильнее грузнет). Обычная скорость на маршах бывала – километров 35-40.
Домой пришли под утро, было еще темно. Марши длились часов 10-12. Вся заслуга в успехе этих маршей принадлежит механикам-водителям. Все остальные экипажники были просто пассажирами. На нашем танке был отличный механик-водитель – Александр Никитин.
К сожалению, во время этих учений я ничего не фотографировал. Не до этого было, да и погодные условия не благоприятствовали (пасмурно, снежок, потом темно).
Потом нам сказали, что в нормативы мы уложились и полк за «московскую проверку» получил «отлично». Вот я и думаю, что, эта проверка, возможно, как-то предшествовала принятию решения о вручении нашей армии Знамени и Ордена. Конечно – не из-за нее было принято это решения, но, возможно, она была необходимым формальным условием для награждения.
В тожествах по случаю парада, состоявшегося 11 марта 1968 г., участвовали не только представители нашего полка и стендальского гарнизона, но и представители (офицеры) других частей нашей армии. Или перед парадом или после него, точно не помню, мне удалось на плацу около клуба пересечься с бывшим начальником штаба танкового батальона майором (в это время уже подполковником) Афанасьевым (к сожалению, имени и отчества уже не помню) ставшим командиров отдельного такового батальона армейского подчинения. Я проникся большим уважением к нему с самого начала, когда он, при второй встрече с группой солдат, только что определенных в танковый батальон, называл всех по имени и фамилии. Память феноменальная. Он учился на истфаке МГУ имени М.В. Ломоносова и успешно окончил его во время службы в ГСВГ! Хороший человек. Прошло полтора года, как он ушёл от нас, но он узнал меня, подозвал, поздоровался, расспрашивал. И я что-то спрашивал, он отвечал.