Последним, двадцатым по счету, командующим Первой гвардейской танковой армией  был генерал-лейтенант Виктор Михайлович Рощин. Той самой легендарной, катуковской! Но теперь, увы, уже тоже бывшей.
     Армия ушла в небытие без единого выстрела. В Великую Отечественную этого не удалось сделать ни одному из “танковых гениев” Третьего рейха — ни Готу, ни Клейсту, ни Гудериану...
     Под Москвой, получила боевое крещение созданная тогда еще полковником, будущим легендарным маршалом танковых войск Михаилом Ефимовичем Катуковым Первая гвардейская танковая бригада.
     Война — беспристрастный, порой жестокий пробный камень для воина. Неумолима и беспристрастна ее черно-белая палитра. Уходят в небытие дрогнувшие и отступившие, обретают новую мощь и славу выстоявшие и победившие. К последним относятся и гвардейцы Катукова. Освобождая родную землю, бригада с боями рвалась на запад, став сначала дивизией, потом корпусом и, наконец, Первой гвардейской танковой армией. Плечом к плечу с ней шли героические танкисты Рыбалко, Лелюшенко, Ротмистрова, но золотую единицу на боевом Знамени вписала все-таки она, катуковская.
    Это она, появляясь на направлении главного удара, свято выполняла завет Кутузова: “Гордитесь именем русских, ибо имя сие есть и будет Знамением Победы”. Это ее “тридцатьчетверки” и “ИСы” громили гитлеровцев под Курском, форсировали Днепр, освобождали Украину, и под их гусеницы летели знамена знаменитых фашистских дивизий — “Викинг”, “Мертвая голова”, “Рейх”, “Либенштандарт Адольф Гитлер”. Это над ними, пролетавшими по дымившимся мостам через Днестр и Неман, словно простерлась с небес длань Александра Невского: “Идите и скажите, что Русь жива...”
— Святая истина: “Последний бой — он трудный самый”, — говорит Виктор Михайлович, — этот бой как раз и случился на Зееловских высотах, в пригороде Берлина. В том страшном ночном бою армия потеряла шестьдесят пять процентов личного состава и техники и все-таки проломила считавшуюся по всем военным канонам непреодолимой оборону немцев. А ведь это был не горестно-обреченный сорок первый... Это был победный апрель сорок пятого, и я представляю, как каждому хотелось дожить, выдержать эти последние несколько дней.
      После Победы армия осталась в Восточной Германии, в Дрездене, заставляя считаться с самим фактом своего присутствия очень многие буйные головы на Западе. Все казалось незыблемым, основанным на века. Кто тогда мог подумать, что пройдет всего-то несколько десятилетий и во всем, касающемся ущемления интересов нашей страны, знаменитое жуковское “никак невозможно!” сменится холуйски-подобострастным “чего изволите-с?..”.
      Новые горбачевские друзья прежде всего “изволили”, чтобы шестисоттысячная группировка советских войск возможно быстрее убралась из Восточной Германии. А что взамен? Туманные обещания о неких “адекватных шагах Запада”. Но “западный воз”, как говорится, и ныне там.
     Бесконечные эшелоны танковых дивизий под аккомпанемент немецкого оркестра с известным дирижером навеселе уныло потянулись из далекой Саксонии на восток, в Россию. Местом постоянной дислокации Первой гвардейской танковой армии был определен Смоленск, вековой ключ-город, западный форпост России. Как тут не вспомнить: “Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!” Здесь бы, казалось, и врасти в землю, расправить бронированные крылья, встать неодолимым щитом на пути к столице! Ведь даже тогда, в девяносто четвертом, Первая гвардейская танковая армия представляла собой не силу — силищу: пять полнокровных дивизий, шестьдесят тысяч солдат и офицеров, тысячи новейших танков и пушек. Первый гром грянул в тот же год: армия перестала быть “танковой”, став просто “Первой гвардейской”. Кажется, вроде бы ничего существенного-то и не произошло, но люди сведущие сразу же увидели в этом Знак Беды. И не без основания: вскоре вместо пяти боевых дивизий остались три, да и те в полуразгромленном виде.
    Начались военные реформы. Под звон бокалов фуршетного шампанского, под тихий скрип перьев на штабных картах и секретных соглашениях сдавались в пыльные музейные запасники боевые знамена, обильно политые кровью наших с вами отцов и дедов. И направлением невидимого, тайного главного удара против Российской армии стала ее самая славная, самая боеспособная составляющая — гвардия. Увы, слишком поздно мы вспомнили пророческие строки Тютчева: “Мечом Россию не сломить, но можно одолеть изменой”.
     Здесь, под Смоленском, да не просто под Смоленском, а в Ельне, городе, где родилась советская гвардия, по ней же был и нанесен один из первых “реформаторских ударов”: пала 144-я гвардейская Краснознаменная Ельнинская дивизия. Сейчас вместо нее существует некий аморфный мутант под названием “база хранения военной техники”. Знаете, мне в этом видится что-то ритуально-мистическое: советскую гвардию стали уничтожать в том самом месте, где в 1941-м она родилась.
       Словно смерч пронесся над Смоленщиной. Еще совсем недавно дислоцированная здесь мощнейшая войсковая группировка перестала существовать. Расформированы Ракетная армия, 16-я воздушная. Исчезла со штабных карт и Первая гвардейская танковая. Генерал говорит об этом, до боли стискивая кулаки...
— Если поднять из могил ребят, заживо сгоревших в танках под Курском, на Сандомирском плацдарме, на Днепре, у Зееловских высот, то они, уверен, просто, по-солдатски набили бы морды тем, кто это сделал! Это как же нужно ненавидеть свою страну, свою историю, свою армию, чтобы пойти на такое...
     Виктор Михайлович с солдатской прямолинейностью готов назвать и конкретных виновников гибели своей армии. Главным инициатором он считает бывшего командующего войсками Московского военного округа генерала Леонтия Кузнецова. Именно он на том, по мнению бывшего командарма, роковом заседании Военного Совета поставил на армии жирный крест. Чем руководствовался тогдашний командующий, до сих пор непонятно.