Доброго всем дня!

Под открытие Олимпиады в Сочи я вспомнил, как ходил смотреть на пробег спортсменов с Олимпийским огнём через Киев в восьмидесятом году.

С западной части страны огонь доставлялся в Киев по Житомирскому шоссе, плавно переходящему в Брест-Литовский проспект (нынче пр. Победы).

Прихорашиваясь перед Олимпиадой наши городские власти, решили переделать старый и уютный Брест-Литовский проспект в новую магистраль, по которой и должен был быть пронесен священный огонь Эллады.

Для этого они взяли и срезали все деревья аллеи, разделяющей проспект на две части, расширили его по сторонам, насколько возможно, построили  двухуровневые дорожные развязки и привели автомобилистов в полный восторг. Но душевность проспекта-бульвара была потеряна навсегда, проспект в одночасье облысел и изгорбился мостами.

А как я любил по нему ходить, особенно в обеденный перерыв. Выйдешь, бывало на срединную аллею и идёшь по ней толи в летней тени, а то ли по жёлтым осенним листьям и всё в направлении кафе, где уж очень вкусно готовили жаркое в глиняных горшочках. Придёшь туда, а там тебе и солянка сборная и борщёк, и рассольник с почками, супчики и харчо, и с грибами и, даже национальный кулеш со шкварками. На второе: бифштексы, шницеля, лангеты, антрекоты, отбивные, цыплята табака, колбаса домашняя и прочее и прочее.

Но я любил жаркое в горшочке.

И под конец обеда можно было ещё добавить сверху либо блинчики с вареньем из лепестков  розы, либо варенички с творогом и сметаной, либо оладушки с яблочным повидлом, а то и просто пирожок или булочку. Что не говорите, а было, всё это было….

Это потом уже, когда проспект окультурили окончательно и, приготовились встречать огонь, исчезло всё. И старые довоенные домишки вдоль проспекта и кафешки - кондитерские с вкусными пирожными и покосившиеся магазинчики. Всё кануло в Лету, остался только лишь проспект – торжественный и голый.

Да и что вам сказать, уходим мы, уходят и НАШИ города. И если в то время на каждого жителя Киева приходилось по двести квадратных метров зелёных насаждений, то сейчас только – по двадцать.

Да, об огне.

Как будут проносить по проспекту огонь, я решил посмотреть сам, без принуждения и по собственной доброй воле.

Для этого я выбрал себе место на мосту, чтобы удобнее было смотреть сверху вдаль на проспект. Народу было не очень-то и много, но достаточно для приличной торжественности. Никакой толкотни, люди в два-три ряда, да ряд милицейской охраны. Людей, конечно же, нагнали, всё больше бюджетники, рабочие свой производительный труд на такую чепуху не прерывали.

И вот, когда вдали показался человек весь в белом и, с горящим факелом в руке по толпе прошла беспокойная рябь смятения. Все вертели головами и спрашивали друг друга «А что надо делать, что надо делать…?» Никто не знал, что надо делать. Забыли предупредить, что надо делать. Но бегун бежал и бежал и всё ближе и ближе и тут  уж народ решился на крайность, спросили у милиционера – что надо делать?

Тот вздрогнул от неожиданности и тоже завертел головой по сторонам, пытаясь у кого-нибудь узнать, а что же, собственно говоря, нужно делать в столь торжественный момент. В милицейском уставе об таком деле никогда и не писали, а напарники стояли метров за тридцать справа и слева, не кричать же им во всю глотку.

Страж порядка вспотел от напряжения мысли, но потом махнул рукой, как пропащий и под свою личную ответственность сказал – «Аплодируйте». Народ успокоился, притих и стал ждать бегуна.

Когда же вместе с бегуном нас достиг шум сопровождающих его аплодисментов, мы мгновенно приободрились, заулыбались и, тоже приготовились хлопать в ладоши. Милиционер облегчённо вздохнул, достал из кармана свой носовой платок и вытер им со лба крупные капли пота. Его инициатива была правильной, он угадал

И вот торжественный бегун с горящим факелом приблизился. Все захлопали, зашумели, замахали руками, кричали ему - «Молодец!», всякие напутствия и добрые пожелания. Я же, стоя на возвышении моста, как Брежнев на Мавзолее, скромно улыбался и молча, махал  факелоносцу рукой.

Проводив взглядом убегающего спортсмена, я повернулся и пошёл к себе на работу. Шёл и думал: «Ё-моё, это ж надо довести людей до такого состояния, что они без инструкции уже и порадоваться не знают когда и как. Ну и народец, ну и большевики. Плохо это кончится, видит Бог – плохо».

Что потом было – знают все.

Городские же кафешки и пищеточки, которые ломали по всему городу и закрывали под лозунгом – «Потом будет лучше!», так и не открыли, так и не построили, а со временем и еды стало меньше. И «Жаркое в горшочке» осталось только в моей доброй памяти.

Да, Серёжа, возможно, оно как-то и уныло прозвучало, но во всякой памяти много печали.

Вспомнишь одно, за ним цепляется другое и пошло – поехало…. Как-никак, а мемориальная фаза уже на подходе и все встречи с друзьями начинаются, в основном с вопроса:  «А ты помнишь…?» «Конечно, помню. Ведь, правда, же мы тогда здорово дали!» «Ещё бы, настоящий кошмар был…» «Да, тогда это ещё можно было. Сейчас бы такое уже не прошло…» «Эт точно. Не прошло бы. Времена - то нынче другие…»

Жаркое, конечно же, можно заказать, и сделают его отменно, но где взять к нему мой старый осенний проспект, друзей юности, братский стол с бутылкой хорошего вина и то кафе, которого уже нет лет тридцать.

Ребята! ГСВГШники  рад вас лицезреть на форуме!  Валентин!На РУСИ есть пословица - заставь дурака богу молиться он и лоб расшибёт. По этой пословице мы и живём.Минувшей осенью иду и вижу бульдозер ровняет площадку на месте недавно разбитого парка. Берёзки высаживали с большой помпой и говорили о красоте парка. Деревья высаживали два года назад. А  тут бульдозер. Спрашиваю у главного архитектора.Какому идиоту пришла мысль в начале высаживать деревья а потом их же под бульдозер.Вразумительного ответа я не услышал. Вот тебе и пример  справедливости  пословицы . Рулят на Украине не лучше и не хуже чем в России. Результаты олимпиады  сейчас  грустноватые для страны с обильными снежными зимами  .А  УПОМИНАНИЕ О МАЛЕВИЧЕ  НА ОТКРЫТИИ ЧЕГО СТОИТ. Не  Менделеев упомянут. А  может  это от уровня  организаторов шоу?

Доброе утро всем! Привет ребята. Смотрю, весь Интернет полон впечатлениями от открытия Олимпиады, полмира наблюдало, это же надо так, а.

Я, как всегда, открытие не смотрел. Что телевизора нет, а что аллергия у меня на всякие там праздники, примерно, как и у гинекологов по отношению к Венерам Милосским. 

Лёжа на диванчике, вспомнил, как это бывало раньше. Конечно, масштабы были чисто районные, но не без приятной камерности. За излишний цинизм, прошу извинить, но ведь, ни одно творение без него не обходится, достаточно посмотреть на себя в зеркало.

        - Итак – провозгласил директор и, постучал карандашом по графину с водой – Тише товарищи! Тише … – затем он заглянул в раскрытую папку со сценарием  и продолжил – Я должен вам доложить, что сценарий, посвящённый предстоящему народному торжеству, утверждён на самом верху. Поэтому наша главная задача сейчас состоит в его воплощении в художественную постановку на самом высоком идейно-политическом уровне. И я, думаю, что мы с вами с этим заданием справимся товарищи и, как всегда воплотим его  с максимальной художественной достоверностью.

        Директор ослабил галстук на шее, пригладил волосы на голове и достал из папки прошитый суровой нитью сценарий. Положил его перед собой, взял в руку карандаш, что-то отчеркнул в тексте и, обведя, слегка затуманенным взглядом собравшихся товарищей продолжил:
        - Внимание товарищи! Начинаем работать…. Так, кто там у нас идет по списку первым…. Ага…. Вождь мирового пролетариата – товарищ Ленин…. Кто у нас будет товарищем Лениным….- директор, проверяя все ли на месте, окинул взглядом, сидящих за длинным столом сотрудников и остановил свой взгляд на постановщике спектакля – Сергей Викторович, кто у нас будет Лениным?
        Сергей Викторович дёрнулся, словно и не ожидал вопроса, нервно заёрзал на стуле и со скрытой досадой начал докладывать:
        - Сан Саныч, вы меня, конечно, извините, но на те средства, которые нам выделяют, мы можем себе позволить выбор только из Петрова и Сидорова, другие к нам не пойдут. Тем более, что вы и сами прекрасно знаете, какой сейчас спрос на Ленинов. И я бы остановился на Петрове, он хоть не пьет.
        Да, конечно Петров не пил, т.е. не напивался вдрызг, но то, что произошло в прошлый раз, заставило директора оттянуть в сторону душивший его галстук. А дело в том, что Петров был давно уже не молод, и в театрах не служил, а так – от случая к случаю подрабатывал в спектаклях. И в прошлом году  представляя вождя, он так раздухарился, произнося пламенную речь, что его вставная челюсть вылетела изо рта и лягушкой запрыгала к краю стола. Зал взорвался от восторга, а первый ряд партийных товарищей окаменел в ожидании развязки. Петров, конечно, челюсть поймал, но положил её в карман, а посему его речь запуталась, погасла и сошла на нет. 
        Успех у зрителей был колоссальный, но партийное руководство попросило вычеркнуть Петрова из списка раз и навсегда. Доступным оставался только Сидоров.
        - Нет. Петров - нет – сказал директор – А что у нас с Сидоровым?
        - Сидоров в запое – подал голос друг Сидорова осветитель Федя.
        - В запое? А можно его вывести из него и продержать трезвым, ну хотя бы на время репетиций и представления – спросил директор.
        - Можно – утвердительно отвечал Федя – только деньги на это  нужны.
        - Деньги? Хорошо. Даниловна – обратился директор к бухгалтеру – выпишите энную сумму денег на художника, мы её потом на краски спишем, пусть Федя выведет товарища из запоя. Но только смотри Фёдор, чтоб всё было как надо, ты – понял?
        - Понял, Сан Саныч, всё будет в полном ажуре.
        На что друг Фёдора, тоже осветитель хихикнул и сказал, наклонившись к рядом сидящему товарищу: «Ну, теперь всё  – туши свет. Бухать будут вместе»
        - Сергей Викторович, вас такой Ленин устроит? – директор повернул голову к режиссеру.
        - Н-у-у…, скажем так – устроит.  Думаю, что он со своей ролью справиться -  постановщику деваться было некуда, нормальный Ленин стоил хороших денег.
        - Как же – справится – язвительно буркнул себе под нос звукорежиссёр – Сидоров – гoвно, а не Ленин. У него дикция плохая.
       
                Все были заняты обсуждением создания эпохального шедевра, и никто не обращал внимания на прибывшую недавно по замене спортсменку, красавицу и комсомолку, а по месту назначения ещё и начальницу политмассового отдела.
        Молодая начальница настороженно вертела головой по сторонам и всё никак не могла решить для себя, что это - высокий профессионализм мастеров и художников сцены или безответственное и наглое отношение к светлому образу вождя и его идеям всеобщего пролетаризма.

                Но как бы там, ни было, а дело шло своим чередом.
        - Так с Лениным мы разобрались – и директор поставил твёрдую галочку напротив фамилии Ленина – вторым у нас идёт товарищ Свердлов. Кто у нас будет - Свердлов?
        - Со Свердловым у нас, Сан Саныч пока что не совсем всё ясно. Но, я думаю, время ещё есть подобрать кандидатуру – отвечал режиссёр – постановщик.
        И тут вдруг сорвало с места и понесло Фёдора.
        - Сан Саныч – Федя поднялся во весь свой рост – что я хочу сказать, Сан Саныч, ну вот зачем нам опять приглашать на роль Свердлова кого попало, мало мы их, повидали что ли, да эту роль каждый дурак может сыграть, спросите у кого угодно. Что я хочу сказать, я хочу сказать, что давайте мы эту роль хоть один раз отдадим нашему Масеичу, человек уже двадцать лет работает на сцене, а хотя бы раз ему дали сыграть в спектакле? Нет. Ну и что, что он осветитель. Вы наденьте на него очки, и у него на лице сразу же появляется признак ума, вылитый Свердлов, хоть и без нагана. Что не так? Слова он выучит, у него память будь здоров, он помнит все наши долги, так что с этой стороны всё будет в порядке. Сан Саныч, ну  дайте же человеку раскрыться, а? – Федя вытер рукавом пот с лица и сел.

                Монологом Фёдора публика была несколько ошарашена и малость озадачена. А ведь и действительно, если присмотреться, то было что-то в Масеиче от Свердлова или это у Свердлова было что-то от Масеича, вот очки на них одень и уже не отличишь одного от другого. Н-да…. Вопрос.
        Сам же Масеич смотрел с испуганным недоумением на окружающих его людей, слушал монолог-предложение Фёдора, внутренне весь сжимался, хрустел пальцами и краснел одновременно.
        За долгие годы работы на сцене он много повидал бездарных актёров, слышал аплодисменты, которыми осыпала их благодарная публика и, втайне мечтал не только сыграть на сцене, но и увидеть свою фамилию в афише.
        ЦУЦУЛЬКОВСКИЙ – с какой стороны не читай, а звучало красиво.
        Сан Саныч тоже был в лёгком смущении. Фёдору он сказал: «Хорошо, мы над этим подумаем» и напротив фамилии Свердлова он поставил кружочек, в нём вопросительный знак и, вздохнув, отпустил всех на перекур и чашечку кофе.

                После перекура дела пошли куда как веселей. Герои были уже не столь важные. Дзержинского согласился сыграть какой-то балерун из погорелого театра, временщиков, кадетов, демократов, матросов и рабочих набрали частью из народного самодеятельного театра, а часть взяли даже из молодёжной арт-студии.
        Сантехник Юзик и тут не преминул рвануть на себе тельняшку и попросить:
        - Сан Саныч, такой праздник! Прикажите выдать массовке хотя бы по трёшке. Вы ж меня поймите правильно – спектакль закончится, а выпить и не на что. Разве это дело, а?
        Конечно, не дело и это знали все. Выпить после спектакля это как святое подношение Мельпомене и, кто этого не понимал, того в театр не брали. Не желая прослыть отступником   в святом деле, Сан Саныч обратился к бухгалтерше:
        - Даниловна, выпишите, пожалуйста, всей массовке по три рубля на каждого.
        Всё, дело было замётано. Получилось очень даже ладно и осталось только отработать представление на ять.

        А дальше пошли уже одни распоряжения:
        - костюмерам - купить новую кепку для Ленина, костюм-тройку отдать в химчистку, обувь подобрать по размеру, чтоб не косолапил по сцене;
        - купить для Свердлова новые очки и впредь забирать их после каждого спектакля, кожаную куртку вождя отобрать у рабочего сцены Васьки, строго его предупредить и больше ему не давать, пусть гоняет на своём мотоцикле в телогрейке, сапоги попытаться найти, а если нет, то попросить на один вечер у военных;
        - шинель для Дзержинского удлинить, но так, чтоб незаметно было, а если не получится, то подобрать Дзержинского под шинель, которая уже есть;
        - осветителям – изучить сценарий, выставить правильно свет, достать красные стёкла для софитов и, ни в коем случае не оставлять пустые бутылки на колосниках, людей же поубивает;
        - звукорежиссёру – проверить всю аппаратуру, ознакомиться со сценарием, записать необходимые для спектакля шумы и звуки, и, главное - выстрел! Выстрел должен прозвучать, как из пушки «Авроры», а не какой-то там пук неизвестно откуда, понятно?
        - радистам – строго настрого - не материться при включённом микрофоне, в зале всё слышно и убрать, наконец, пустые бутылки из одёжных шкафов, вот придёт комиссия, она вам задаст;
        - художнику – деньги тратить только на краски. «Аврору» перекрасить так, чтобы уборщица со своей шваброй больше не смогла превратить её в «Квадрат» Малевича и, вообще – пить меньше надо;
        - сантехнику – Юзик не хрен тебе пускать зрителей в туалет по билетам, люди пришли не в «Метрополь», а в Дом культуры;
        И так до последних мелочей, вплоть до билетёров и шпаны, слоняющейся вокруг заведения культуры.
        Солидно всё было, с какой точки зрения ни посмотри.

                Но во всей этой суматохе так и осталось незамеченным решение, принятое молодой начальницей политмассового отдела: «Если всё пройдёт хорошо – похвалим и наградим, а ежели, что плохо – так разберём всех по косточкам».

Отредактировано WELL (2014-02-11 11:20:08)