Всем привет и сочувствие после светлых праздников международных! В поддержку духа хочу рассказать пару баек о делах «партизанских».

      По прибытию в расположение нас, как то и положено партизанам всех времён и народов разместили в дальнем углу территории части.
      От воинских казарм нас отделяла довольно широкая полоса из березняка и прочих зеленых насаждений. То есть мы жили как бы и в лесу на воле, но, в то же время и под призрением начальства.
      Лагерь состоял из двух жилых палаток и одной для приёма пищи. Вдоль и вокруг палаток были насыпаны аккуратные песчаные дорожки, по ночам светило пару фонарей и одиноко стоял дощатый «грибок» для постового. Человек нас было где-то так, около тридцати. И возраста от двадцати шести лет до пятидесяти, да, да – пятидесяти. Когда мы спросили товарища, как его угораздило в таком возрасте попасть в армию, он ответил просто: да работа вконец задолбала, еле упросил военкома призвать меня в партизаны, здесь хоть отдохну немного.
      В те времена это было правдой. Отсутствие безработицы в стране и поголовная занятость народа трудом на благо всего человечества иных изматывала так, что и не такое ещё бывало. То что, почти каждый второй иногда покупал себе больничный лист на три дня, то ли добавляя его к отпуску, то ли просто так – отдохнуть, это было в порядке вещей. Но попадались и уникумы.
      Один товарищ, работающий фрезеровщиком в начале своей трудовой карьеры, как-то рассказал мне:
      «Поднялся - говорит - это я поутру, а на работу идти до того неохота, что я пошел в местную поликлинику и вырвал себе гланды. Неделю потом отдыхал по больничному листу».

              Да, так вот, командование части к нам отнеслось архисерьёзно и назначило нам в командиры двух капитанов, по одному на каждую палатку, это кроме того, что у нас ещё и свои сержанты были.
      А когда в часть по замене из Чехословакии прибыл товарищ майор весь в заграничном лоске и с хорошо поставленным командирским голосом, так нам ещё и его добавили для быстрейшей «калибровки» под местные условия службы.
      Что делают партизаны всех времен и народов когда враг далече или его и вовсе нет? Правильно – упражняются в поклонении Бахусу с жертвенной самоотдачей. Дня где-то через два – три в радиусе пешего достижения была обнаружена «партизанская мать» с круглосуточным отпуском самогона. И всё стало на свои места. И жизнь наладилась.
      Контингент по палаткам распределился как-то сам собой, при этом – равномерно. И если «у них» - соседей, главными жрецами Бахуса были Старшина и, периодически капитан, не щадивший живота своего, то у нас – два матёрых строителя – «одеколонщика».
      В общем, зажили мы дружно и весело. Это если не обращать внимания на строительно - земляные работы в светлое время суток.
      Дни шли за днями. Родина крепчала, мы матерели в своей партизанской службе. Отмечали будние дни, отмечали праздники, иногда равномерно, иногда с полной самоотдачей.
      Особенно выделялись дни рождения.

              Начну с соседей. Случился как-то у ихнего Старшины день рождения. Всё было чин чином, пока лагерь не отбился/отрубился полностью. Спим, значит.
      Вдруг среди ночи и благословенного сна раздался рёв мотоцикла и треск ломаемых досок. Ну, всё, подумали партизаны – немцы!
      Выскочив по тревоге из палаток, кто, в чём и кто как, готовые на всё бойцы увидели предшествие Апокалипсиса.
      Старшина, сидя за рулём краснобокой «Явы» и ослепляя всех светом фар, с разгону крушил дощатые бока собственной палатки, а его верный товарищ, сидя на заднем сидении с четвертью самогона в руках хохотал, как Шаляпин в опере про Мефистофеля.
      Гражданскому возмущению не было предела, но партизанский подход к жизни взял своё. Все стали рассуждать, что дольше простоит и выдержит мотоцикл Старшины или дощатые бока палатки.
      «Ненашенская» штучка сломалась первой, переднее колесо согнулось и напрочь застряло в вилке мотоцикла. Дощатая боковина хоть и была разломана в щепы, но только одна, остальные три оставались совершенно целёхонькими.
      Старшина с огорчением посмотрел на никуда уже негодный мотоцикл и пошёл спать.  Мы же для укрепления своих нервов и здорового сна разлили привезенный им самогон по стаканам и, обсудив событие выпили.

      А наутро, выйдя из палатки и, увидев никуда не годный мотоцикл, Старшина сказал:
      «Ладно, это ничего. У меня дома ещё один есть. С коляской»
      Но тут народ дрогнул и предложил:
      «Старшина, ради бога, с коляской не надо. Давай лучше купим велосипед в складчину. Он и ездит тише, и прятать его легче, а?»
      Старшина только рукой махнул, не тот нынче народ пошёл.

              А после завтрака и построения было приказано: палатку отремонтировать, Старшину посадить на гауптвахту.
      Но….

      Время шло к обеду и, в здании штаба повисала тишина.
      Полковник задержался в кабинете лишь оттого, что, наблюдая за медленно ползающей по столу мухой, впал в размышление.
      « Ты смотри – думал он – какая животинка, можно даже сказать – насекомое, вишь как ползает, еле ноги за собой волочит, ленивое, как и человек, до чего же хитра природа, всё в ней рационально…» - но тут раздался стук в дверь.
      Полковник вздрогнул и, оторвав взгляд от мухи прокричал:
      - Войдите!
      Дверь в кабинет распахнулась и, уже от порога бравый прапорщик начал доклад:
      - Товарищ полковник, разрешите доложить….
      - Садись, садись – махнул ему рукой полковник – ну что, сдал старшину на гауптвахту?
      - Никак нет, товарищ полковник! – отвечал ему прапорщик – За него ведро краски требуют…
      - Какой краски?
      - Масляной, товарищ полковник.
      - Кто требует?
      - Да ОНИ и требуют. И без краски его  на «губу» не возьмут.
      - Не возьмут?
      - Так точно. Не возьмут.
      Полковник откинулся на спинку стула и опять впал в размышление.
      «Вот ведь страна какая – думал он – без ведра краски уже и старшину на «губу» не посадишь. А сколько ж ОНИ тогда за генерала захотят? Подумать страшно…» О министре полковник  и думать не стал, не было в стране столько краски.
      Тишину нарушил прапорщик:
      - Товарищ полковник – понизив голос, сообщил он – А ведь старшина-то «не наш».
      - Как это «не наш»? – встрепенулся полковник.
      - Вот «не наш» и всё – развел руками прапорщик, нагнетая сюжет.
      - Да чей же он, натовский, что ли? – начал тревожиться полковник.
      - Нет, не натовский, товарищ полковник, а БАМовский – глаза старшины заблестели как пенсне у товарища Берия.
      - Бамовский? Да что ж ему здесь делать? Что он у нас делает, а?
      - Отдыхает, товарищ полковник.
      - Отдыхает? У НАС?
      - Никак нет, товарищ полковник. У НАС он не отдыхает, он отдыхает у нас.
      Софизмы прапорщика несколько смутили полковника.
      - «У нас» это где у нас?
      - «У нас» это у нас в колхозе, товарищ полковник.
      Но полковник на то и полковник, чтобы при любых обстоятельствах принимать только правильные решения.
      - Где старшина? – спросил он коротко.
      - В коридоре дожидается, товарищ полковник – доложил прапорщик.
      - Давай его сюда – приказал полковник.
      - Есть! – прапорщик щёлкнул каблуками, крутнулся на месте и, приоткрыв дверь, позвал  - Старшина, заходи!
      В кабинет вошел наш герой. Чётко, по - строевому сделал несколько шагов и лихо, взяв под козырёк доложил:
      - Товарищ полковник, Старшина по вашему приказанию прибыл! – вид у старшины был беспечный и залихватский.

      Приняв начальственный вид, полковник спросил:
      - Товарищ старшина, как это вы, будучи на БАМе попали в нашу часть?
      - Очень просто, товарищ полковник – вопрос старшину не смутил никак – председатель колхоза попросил.
      - Колхоза?
      - Так точно!
      - Доложите подробней старшина – приказал полковник.
      - Есть, подробней – старшина сдвинул пилотку на бровь и почесал затылок – Значит так: работаю это, значит, я на БАМе, год работаю, два работаю, три работаю, а на четвёртый подходит ко мне начальник и говорит, старшина, мол, не нарушай законодательство, собирайся в отпуск, иначе я сам тебя в него отправлю и быстро, документы уже оформляются. Ну что, взял я в одну руку свою жену в другую чемоданы, да и поехал на родину. Приехал, а тут всё колхоз колхозом. Сижу себе потихоньку отдыхаю, водочку пью, жену во все сутки слушаю, вроде и ничего. Но как-то с утра подходит ко мне наш голова, председатель, т.е. и говорит: «Старшина, у меня уборочная, а тут разнарядка пришла на двух «партизанов», может, выручишь?»  А я ему в ответ - да что мне в тех партизанах делать? Ну как – что, говорит он – Родине послужишь, водочки попьешь. Да водку я и здесь пью, зачем мне ещё куда-то ехать – отвечаю ему. Но он мудрый был, как змий иудейский и сделал мне, товарищ полковник, предложение, от которого я не смог отказаться. Он сказал: «Водка для умного мужчины не главное, он её всегда найдёт, но то, что ты от жены отдохнёшь это факт» И тут я понял, мне нужна релаксация…
      Слушая рассказ старшины, полковник постепенно проникался к нему симпатией, а идея отдохнуть от жены в «партизанах» ему и вовсе понравилась. Поэтому он подытожил:
      - Вот что старшина, на «губу» мы вас сажать не будем, но и вы прекращайте свои вольности, а то на вас палаток не напасешься. И о том, как вы попали в нашу режимную часть, я попрошу вас особо не распространяться. Вы меня поняли?
      - Так точно, товарищ полковник! Да когда это мы - партизаны своих сдавали, товарищ полковник, вы же помните, как товарищ Бондарчук в кино, не закусывая после первой, выпил…
      - Всё, всё, старшина… - полковник махнул рукой – Вы свободны товарищи!

      Уходя домой на обед, полковник грустно оглядел свой кабинет и подумал:
      «Эх, если бы не папаха, был бы я сейчас старшиной».

С празником Вас!!!

Ребята! Здравствуйте многие лета! С масленницей вас! Валентин! Спасибо воспоминания о партизанской жизни.Да не перевелись ещё отчаянные партизаны. Есть что вспомнить.

Всем привет! С гвардейской твёрдостью духа докладываю – держимся товарищи! Хлеб, правда, с прилавков смели, но, как говорится – каша – мать наша и крупы ещё имеются, так что до весны доживём. Просто так нас не взять.
      Читаю городские новости и, везде делается упор на то что, в городе выставлено около/более ста патрулей ГАИ. Наверное, пургу регулировать и ни слова о снегоуборочной технике. Как тут не вспомнить неумирающую никогда классику и её киногероя: «Всё, что нажито таким непосильным трудом – всё украдено» и разломано, добавим.
      Н-д-а….
      Года два тому назад уже было нечто подобное, на что я и составил свой футуристический комментарий.

      Всё это началось холодной осенью NN года, когда к власти пришли «люди с рабочих окраин». Сняв со своей  груди массивные золотые цепи, они принялись управлять страной.
      И первое, что сделали, так это забыли дать на зиму тепло в жилые дома. И не то, чтобы злоумышляли как-то, нет, просто они привыкли жить так с детства.
      Осень народ ещё кое-как пережил, а вот зимой стали замерзать, самым натуральным образом. Вот, к примеру, идет человек по улице и движется, вроде бы как нормально, а потом его движения постепенно замедляются, замедляются и, наконец, он останавливается. Сначала перестает махать руками, потом говорить и звать на помощь, уши его белеют, глаза останавливаются и – всё, человек готов. За ночь покрывался инеем и превращался в ледяной столбик.
      Поначалу обыватели даже ходили смотреть на такое явление. А потом и сами, согласно здоровью начали замерзать, и это стало привычным, так что никто уже никуда не ходил и внимания ни на кого не обращал.  Замерзшие люди просто стояли, как фигуры на шахматной доске и никуда не двигались. Живые и тёплые еще сновали между ними, пока сами могли двигаться, а, замерзая, так же как и они, произносили последние слова: «Cуки в ботах…». Дальше уста схватывало морозом и кого они имели в виду, оставалось неясным. Фразы, вылетая из уст, умножались к полуночи, а к утру постепенно стихали.
Солнышко, выкатываясь утром на небо, с удивлением смотрело на страну, где, словно гвоздики, вбитые в землю, стояли обмёрзлые люди.
Присыпанные снегом, в колючем инее они могли бы смотреться и эксклюзивно, если бы не гадкие птицы. Вот твари божьи, а? Не успевал человек закрыть глаза, как какая-нибудь из них тут же садилась ему на голову и метила. Дрысь…. И жидкое дерьмо стекало  по мёрзлой голове за воротник. Конечно, на памятнике это может быть и красиво, вспомните хотя бы меднозеленого пророка с его вечно обoсранной головой, но то – пророк и памятник, а тут обычные люди.
      Да, наверное, все-таки некрасиво, гадить на людей, пусть и замерзших.

      А наши «люди с окраин» сидели в мягких креслах, потягивали бренди и наслаждались игрой пламени в жарко пылающих каминах.
      Они говорили: «Да ладно, подумаешь – зима! Снегом засыпало, вот придет весна, народ оттает и снова пойдет на работу, а куда он денется? Ехать-то ему куда? Живи, где родился, земли и так уж давно на всех не хватает. Лишь бы оттепель их не испортила».

      Но климат, как и раньше, был сам по себе. Что уж там происходило  в той природе, никто не знал, да «люди с окраин» особо и не заморачивались. И когда от весеннего солнца по земле потекли ручейки и фигуры начали оттаивать, то они, эти фигуры  никуда так и не пошли, а просто стояли на месте, разлагались и воняли.
      И когда этот смрад достиг «людей с окраин» то они  собрали свои чемоданы, сели в свои же самолеты и улетели на теплые острова, подальше от неудачливой страны.
      К следующей осени на месте замерзших прежде фигур лежали только горки обглоданных костей с черепами наверху. Черепа по ночам смотрели пустыми глазницами на далекие звезды, высматривая себе место, где всегда тепло и уютно и не надо включать на зиму отопление.
Приношу извинения за ошибку перевода. Там, где в тексте написано "Вот животные божьи, а?" следует читать -"Вот твaри божьи,а?". Твaрь иногда бывает - Творением.